Фишер
. И никакой любовной линии! Ничего для сердца, для фантазии.Лейтнер
. Если опять начнется балаган, я лично буду топать.Визенер (соседу)
. А мне пьеса нравится.Сосед
. Очень мило, в самом деле мило. Одаренный человек этот поэт. Хорошо подражает «Волшебной флейте».Визенер
. Мне особенно понравились гусары. Постановщики редко решаются выводить на сцену лошадей — а почему, собственно? У них иной раз больше соображения, чем у людей. По мне, уж лучше смотреть на хорошую лошадь, чем на некоторых современных героев.Сосед
. Да, вот как у Коцебу в «Маврах». В конце концов, лошадь тоже что-то вроде мавра.Визенер
. А вы не знаете, какого полка были гусары?Сосед
. Не успел разглядеть. Жаль, что они так быстро ушли. Я бы согласился, чтобы в пьесе были сплошь одни гусары. Люблю кавалерию.Лейтнер (Беттихеру).
А что вы обо всем этом скажете?Беттихер
. У меня перед глазами как живой стоит исполнитель роли кота. Какая эрудиция! Какое изящество! Какая тонкость наблюдения! Какой костюм!Шлоссер
. Что верно, то верно. Он выглядит совсем естественно, как большой жирный кот.Беттихер
. И обратите внимание на всю его маску — так я обозначил бы его костюм. Благодаря костюму его естественный вид так преобразился, что новое выражение ему гораздо больше к лицу. Как по этому случаю не помянуть добрым словом великих трагиков древности! Вы, вероятно, не знаете, что эти древние все без исключения роли играли в масках, как о том можно прочесть у Атенея, Поллукса и других авторов. Разобраться тут, как вы понимаете, нелегко, потому что для этого надо время от времени заглядывать в сами эти книжки. Но зато мы можем потом приводить из них примеры. Вот у Павсания есть одно очень темное место…Фишер
. Вы хотели быть столь любезны и рассказать о коте.Беттихер
. Ах, да… Но все предшествующие соображения я высказал лишь попутно и потому настоятельно прошу вас воспринимать их как маргиналии, заметки на полях… Так вот, возвращаясь к коту, — вы, конечно, заметили, что он не из породы этих черных котов? Нет, он почти совсем белый, лишь кое-где
счерными пятнами, и это прекрасно отражает его добродушие, — в этом мехе как бы уже предначертан весь ход пьесы, все чувства, которые она призвана пробудить.Лейтнер
. Совершенно верно!Фишер
. Занавес поднимается!ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ
Комната в крестьянской избе.
Готлиб
и
Гинцсидят за маленьким столом и обедают.
Готлиб
. Наелся?Гинц
. Вполне. Очень вкусно.Готлиб
. Ну, теперь пора бы уж моей судьбе решиться, а то ведь я так и не знаю, что мне делать.Гинц
. Потерпи еще несколько деньков, счастье сразу не приходит. Где это видано, чтобы оно приваливало с бухты-барахты? Такое, приятель, бывает только в книжках, а в реальном мире все делается не спеша.Фишер
. Нет, вы только послушайте: кот имеет наглость рассуждать о реальном мире! Не убраться ли отсюда подобру-поздорову, пока мы совсем не свихнулись?Лейтнер
. Автор будто на это и рассчитывает.Мюллер
. Но я должен сказать, что свихнуться на почве искусства — это редкостное, ни с чем не сравнимое наслаждение!Готлиб
. И откуда у тебя, милый Гинц, такой богатый жизненный опыт, такая мудрость?Гинц
. А ты думаешь, зря я целыми днями лежу за печкой, зажмурив глаза? Я пополняю в тиши свое образование. Мощь рассудка растет исподволь, незаметно. От жизни отстаешь как раз тогда, когда поддаешься соблазну вытянуть шею и оглянуться на пройденный путь. Между прочим, будь добр, развяжи мне салфетку. Спасибо за обед.Готлиб (развязывая ему салфетку).
На здоровье.
(Целуются.)Чем богат, тем и рад.Гинц
. Благодарю сердечно.Готлиб
. Сапоги на тебе очень мило сидят, и у тебя очаровательная лапка.Гинц
. Это все оттого, что наш брат всегда ходит на цыпочках, — как ты, вероятно, знаешь из естественной истории.Готлиб
. Я испытываю к тебе глубочайшее уважение… из-за этих сапог.Гинц (надевая на спину ранец)
. Ну, я пошел. Видишь, я себе еще мешок со шнурком приобрел.Готлиб
. А это зачем?Гинц
. Скоро все узнаешь. Я буду изображать из себя охотника. Где моя палка?Готлиб
. Вот она.Гинц
. Ну, пока. (Уходит.)Готлиб
. Охотника? Вот и поди пойми его.
(Уходит.)
Открытая местность.