Котовский

— Там, по ходу действия, долго рассказывать. Замучился я с Тороповым. Главное, и мужик-то он неплохой…

Все эти муки и поиски, вся эта изорванная в клочья четвертая глава, все эти тревоги за несуществующего, выдуманного им же самим Торопова, все эти бессонные ночи, то отчаяние, то удачная находка, — все это и составляло теперь непередаваемое, ни с чем не сравнимое, огромное, как мир, счастье Михаила Маркова.

Пятнадцата я глава

1

Михаилу Васильевичу последние месяцы нездоровилось. Он крепился, не подавал виду, но особенно трудно было обмануть Софью Алексеевну. Михаил Васильевич преувеличенно громко смеялся, вовсю шутил, даже ел то, что врачи запрещали, чтобы показать, до чего он отлично себя чувствует. Абсолютно здоров! Но нет-нет да и морщился от боли.

Хворать было нельзя. Не хватало времени на хворь. Каждый час был дорог.

Троцкий не прекращал антипартийную возню. На XIII партийном съезде в мае 1924 года он поставил на голосование свою платформу. Не получил ни одного голоса. Ни одного! Хотя на съезде присутствовало 748 коммунистов. Но Троцкий не успокоился. Он сколачивал блок, устраивал секретные, подпольные совещания, мутил воду и никак не унимался.

В январе 1925 года Объединенный пленум ЦК и ЦКК собрался, чтобы обсудить поведение Троцкого. Пленум осудил новую вылазку Троцкого, всю его деятельность квалифицировал как попытку подменить ленинизм троцкизмом.

Выступления на пленуме были одно другого резче. Терпение коммунистов иссякало.

— Не хватит ли, товарищи? — говорили ораторы. — Не пора ли делать выводы?

И пленум снял Троцкого с работы в Реввоенсовете. Вместо него председателем Реввоенсовета СССР был назначен Михаил Васильевич Фрунзе.

Он переехал в Москву и немедленно включился в работу.

Москва была шумная. Михаилу Васильевичу она пришлась по нутру. Как ни был он занят, а все же понимал, что нельзя жить в Москве и не побывать в Третьяковке, нельзя хотя бы мимоходом, между двумя совещаниями, не махнуть на Тверскую, не посидеть за чашкой кофе на красном бархатном диване в кафе «Бом».

Однажды Фурманов привел к Михаилу Васильевичу Фадеева. Высокий, угловатый Фадеев носил кавказскую рубашку с ремешками и часто насаженными пуговками. Михаилу Васильевичу он понравился. Взглянешь на него — и поверишь, что может писать хорошо.

С актерами, художниками встречался Фрунзе. Был у Василия Каменского. Сердито слушал его «Танго с коровами», сердито спросил:

— А зачем, собственно, вы ломаетесь? Ну что это такое: «Жизнь короче визга воробья»? При чем тут «оловянное веселие» и что это за собака плывет на льдине? Бред сумасшедшего! Писали бы просто.

— Нельзя, — ответил Каменский, подумав. — Ведь я все-таки футурист.

Фрунзе понравилось, как Каменский играет на баяне. Лицо становится задумчивым, голова наклонена набок, а тонкие пальцы так и порхают по клавиатуре.

Был как-то Фрунзе на «Жирофле-Жирофля» у Таирова. Весело, пестро, нарядно, глупо. В общем, ничего. Но Фрунзе больше любит оперу. «Пиковую даму» готов слушать снова и снова.

Как и в Харькове, у Фрунзе постоянно бывают его друзья и соратники. Приезжал Котовский, завсегдатаями были Федор Федорович Новицкий и Сергей Аркадьевич Сиротинский. А вообще у Фрунзе всегда людно, всегда интересно и весело.

Давний друг — Демьян Бедный — обычно требовал, чтобы ему налили покрепче чаю.

— Знаете, настоящего. Чтобы действительно был чай.

И пускался в воспоминания:

— Помните, на Врангеля вместе ехали? Меня тогда послали вроде как пушку, на вооружение.

Фрунзе просил прочесть «Манифест барона Врангеля». Демьян Бедный умел читать свои произведения. Фрунзе подсаживался поближе и, слушая, смеялся так заразительно, что Демьян Бедный просил его всегда бывать на его выступлениях.

— У вас и так успех обеспечен!

Особенно нравились Фрунзе в «Манифесте» строчки:

Вам мой фамилий всем известный:Их бин фон Врангель, герр барон.Я самый лючший, самый местныйЕсть кандидат на царский трон…

— Знаете, — говорил Фрунзе уже серьезно, — Врангель был одним из самых способных представителей белого лагеря. Сделавшись главнокомандующим, он развернул в Крыму колоссальнейшую работу. Расправился с конкурентами, соперниками, тоже метившими в «правители». Перевел из тыловых учреждений в строй все кадровое офицерство. Перевешал офицеров, чиновников и солдат, проявлявших неповиновение. В результате создал внушительную боевую силу, приблизительно в тридцать тысяч штыков и сабель. И воевал неплохо. Вообще не следует думать, что среди наших врагов одни олухи и дураки. И Ленин об этом не раз говорил.

— Правильно! — отозвался Демьян Бедный. — Они не дураки, но бить их надо.