Котовский

— Ладно уж ты, я и сам понимаю, что свинство. Но ведь и ты немножко виновата. У тебя связано с отпуском, а я не мог двигаться, пока не кончу повесть. Отсылать же книгу по почте было бы непревзойденным хамством. Книгу по почте допустимо посылать в редакции, на рецензию, но никак не друзьям и ни под каким видом Котовскому. Ведь он нас растил, он нас венчал… Словом, сама понимаешь.

— Понимать-то понимаю, а как подумаю: два года глаз не кажем! Ой, матенько!

Подарки, гостинцы покупались под непосредственным руководством Надежды Антоновны. Но когда чемоданы были уложены, вмешался Иван Сергеевич.

— Это что за поклажа? Вы что это, к тетеньке в Пензу едете? Давайте-ка посмотрим, чего вы там натолкали. Два костюма Михаилу Петровичу? Оба вынимайте. Что это за парад? И затем: не на Северный полюс едем, консервы долой. Надо везти такое, чего там нет, чудаки вы этакие, вы еще луку захватите да шубы про запас! Пять платьев? Милочка, мы едем не на бал. Возьмите два, и то учитывая женское кокетство и безрассудство. А зеркало зачем? В сумочке есть зеркальце — и достаточно. Вы бы трюмо еще упаковали!

После горячих споров вес чемоданов вдвое уменьшился. Сам Крутояров, показывая пример, ехал с одним маленьким легким чемоданчиком: бритва, носки и смена белья.

Впрочем, последнее слово было все-таки за Надеждой Антоновной. Потихоньку от мужа она вручила Оксане «на всякий случай» свитер Ивана Сергеевича, так как может быть похолодание, а также массу мелочей: рубашки, галстуки, носовые платки, целую походную аптечку, предусматривающую все случаи заболеваний.

Но какая это удача, что опять задержались с отъездом! Оксана послала заблаговременно открытку Ольге Петровне, извещая ее об их приезде. Она просила Ольгу Петровну не беспокоиться, не настаивать на их размещении с ночевкой, они найдут пристанище, а то нагрянет такая ватага, будет не радость встречи, а только волнения и хлопоты. Ну и что еще напишешь в открытке? Приветы, раскаяние, что так долго не могли выбраться, уверения, что есть что порассказать и что Оксана и Михаил любят Котовских по-прежнему и на этот раз уж обязательно приедут. Одновременно Оксана написала открыточку и бывшей своей квартирной хозяйке в Умани. Просила приютить, слала привет, намекала, что везет подарочек… Если бы не задержка (теперь по вине Крутоярова, утрясавшего свои дела), конечно, ответа на обе открытки они не успели бы получить до отъезда. А тут сразу пришло два письма.

Квартирная хозяйка писала, что, какой может быть разговор, Оксана для нее как родная дочь, а Оксаниного мужа она отлично помнит, так что просит приезжать без церемоний и жить у нее хоть целый год, слава тебе господи, места хватит.

На вторую же открытку, посланную Ольге Петровне, пришел ответ, написанный незнакомым почерком и подписанный так неразборчиво, что все четверо так и не выяснили, кто им отвечал. Ответ менял всю картину. Почему это никому и в голову не приходило, что Котовские могут быть в отъезде? Самое слово «Умань» вызывало представление о прочной, налаженной жизни, о кирпичном домике, всегда шумном, всегда радушном и гостеприимном, домике, в котором Ольга Петровна талантливо, умно распоряжалась всем ходом событий, домиком, где Григорий Иванович рассказывает занятные истории, дает советы, руководит, заражает своей кипучестью всех, кто с ним соприкасается. Ответ же гласил, что Григорий Иванович с семьей уехал в отпуск в дом отдыха под Одессой и что на всякий случай адрес его такой-то.

— Что же нам делать? — в отчаянии спросил Марков, усевшись на уложенный чемодан. — Два года собирались — и такая неудача!

— Знаете что? — сказал Крутояров. — У меня блестящая идея: мы и поедем не в Умань, а в эту самую Чебанку! А? Скажите после этого, что у меня не светлая голова?

— Тогда и Одессу повидаем! — воскликнула Оксана.

— Только не позволяйте Ивану Сергеевичу купаться, — сразу встревожилась Надежда Антоновна. — У него сердце!

Крутояров запел пошлейший фокстротный мотив:

У меня есть сердце,А у сердца песня,

А у песни тайна,Тайна — это ты!

— И все переврал, — наставительно сказала Надежда Антоновна, а сама улыбалась. — Сначала тайна, а потом песня.

— Нет, сначала песня, — начал было спорить Крутояров. — А впрочем, это все равно, от перестановок слова не сделаются еще глупее.

Маркову нравился новый маршрут.

— Мы вам и Одессу покажем, все-все, и откуда Котовский ворвался в город, и где были конспиративные квартиры во время оккупации… и знаменитую лестницу, и гавань, и памятник Ришелье!..

— Может быть, послать телеграмму в Чебанку? — предложила рассудительная Надежда Антоновна.

Но ее предложение было отвергнуто дружно и единодушно.

— Никаких телеграмм! Нагрянем как снег на голову!

— А купаться я буду! — шепотом сообщил Иван Сергеевич, когда Надежда Антоновна вышла из комнаты. — Я еще не такой идиот, чтобы у Черного моря и не купаться!

— Миша! Иван Сергеевич! — важничала Оксана. — А хороши бы мы были, явившись в Умань! Все-таки признайтесь, что я умно поступила, послав Ольге Петровне открытку!