Котовский

— Позвольте, а кто же отрицает это? Покажите мне этого наглеца!

— Ты вообще умница и прелесть! Ты чудо, Оксана!

— Предлагаю крикнуть в честь Оксаны троекратное «ура»!

— Ура! Ура! Ура!

2

В тот же день были куплены билеты. Надежда Антоновна поехала провожать. На вокзал явились заблаговременно, так что отъезжающие успели получить от Надежды Антоновны множество полезных советов и добрых пожеланий.

Когда поезд тронулся, все облегченно вздохнули. Нет ничего томительнее предотъездных минут. Но тут-то, по обыкновению, вспомнили самое важное: Надежда Антоновна спохватилась, что не положила для Ивана Сергеевича плащ на случай проливных дождей, Оксана жалела, что не позвонила подруге и не поручила ей поискать необходимую книгу по акушерству, Марков только сейчас сообразил, что следовало взять не один, а несколько экземпляров своего сборника «Крутые повороты», так как повстречается много друзей, однополчан, товарищей, которым захочется преподнести свой труд, а Крутояров забыл напомнить Надежде Антоновне, чтобы она отнесла в издательство корректуру.

Что же делать! Теперь поздно обо всем этом думать. В окнах вагона мелькают заводские трубы, пустыри, кустарники, железнодорожные будки и телеграфные столбы. Оксана с важностью и сознанием ответственности достает сверточки, кулечки, накрывает на стол.

В купе три места принадлежат им. Оксана на нижней полке слева, Крутояров на нижней полке справа, Марков наверху. Четвертое место занимает великий молчальник. Как только поезд тронулся, этот пассажир забрался к себе, как он выразился, «на верхотуру», повернулся к стене, моментально уснул и, к изумлению всех, так и проспал всю дорогу. Изредка только вскакивал, наклонял вниз взъерошенную голову, таращил заспанные глаза, хриплым голосом спрашивал:

— Эт-то чего? Эт-то какая станция?

И, не дожидаясь ответа, валился на постель и уже посапывал носом.

— Феноменально! — показывал на него глазами Крутояров.

— Хоть бы покормить его, — тревожилась Оксана. — Товарищ, хотите чаю?

Молчание. Никакого ответа, никакой реакции. И только через большой промежуток снова появляется взъерошенная голова:

— Эт-то чего это? Эт-то какая станция?

— А вам какую надо-то? — справляется Марков.

Никакого ответа. Никакой реакции. Пассажир уже спит.

3

Поездка сулила быть замечательной. Какой у всех аппетит! Как остроумен и весел Крутояров! Как заботлив и внимателен Миша!

По мере приближения к Киеву, ко всем этим памятным местам, как будто сохранившим отзвуки гремевших здесь залпов, все трое все больше приходили в возбуждение. Марков поминутно бросался к окнам. Даже ночью вглядывался, вглядывался в темноту.

— Интересно, мы проезжаем Жмеринку? Если бы вы только видели, Иван Сергеевич, что тут творилось! Неужели мы ночью будем проезжать Казатин? От Казатина как раз идет ветка на Умань… Там было депо, от него после боев кирпича целого не осталось…

Днем Марков высовывался из окна чуть не по пояс, и Оксана держала его за полы пиджака, опасаясь, что он вывалится.

— Оксана, смотри, ведь это Фастов? Сколько раз он переходил из рук в руки! Иван Сергеевич, ведь это здесь курган, именуемый «Острая могила»? Как вспомнишь эти места сразу после боев, после отхода противника… Валяются конские трупы… Ни одного уцелевшего здания, битое стекло, груды кирпича, тлеющие головешки… Кладбище вещей! Лафеты, пушки, обломки повозок… На железнодорожных станциях полыхают ярким пламенем пакгаузы, эшелоны… Поминутно взрываются сложенные в вагонах снаряды… Никогда это не выветрится из памяти! Это походит на конец света! Хрустишь по битому стеклу, перемахиваешь через огонь, через трупы — некогда разглядывать. Дана команда преследовать отступающего врага. Лошади в мыльной пене… У некоторых бойцов головы завязаны окровавленным бинтом… Вперед! Только звенят копыта… Были дела!

— А нам, военным корреспондентам, не полагалось оружие. Блокнот и карандаш… и забубенная головушка. Чтобы доказать, что мы не какие-нибудь «цивильные», не тыловые крысы, мы лезли на рожон, обязательно увязывались в разведку, шатались по линии огня и боже упаси, чтобы мы поклонились летящей пуле! — вспоминал Крутояров, и начинались рассказы, приводились случаи, назывались имена, все трое перебивали друг дружку, все трое говорили враз.

Оксана не отставала от мужчин, ей тоже было что порассказать. Много насмотрелась она в лазарете. После каждого сражения ни одной койки свободной и не успевают выносить в морг… Это там, в строю, война выливалась в бешеную скачку, в грохот орудий, татаканье пулеметов, раскатистое «ура» и звуки горна. Оксана видела изнанку войны: клочья мяса, тазы с кровью, лица, искаженные от боли, ноги, завернутые в простыню, выносимые из операционной…

Поезд мчался среди полей пшеницы и гречи, мимо живописных сел Подолии.