Коварная ложь

Но возможность отправить Вирджинию, Эрика Картрайта и лорда Балти в тюрьму – это, мать его, придавало сил. Сдержав самодовольную улыбку, поставил подпись в соглашении там, где Франсин, подруга-адвокат Делайлы, мне велела. Никакого тюремного заключения. И даже никакого пятимиллионного штрафа.

Откровенно говоря, я бы предпочел остаться здесь, заключая сделку с Комиссией, чем внизу.

Неофициальные открытия.

Я ненавидел их. Последние четыре года я избегал их. Они наполняли меня воспоминаниями, которые мне не нравились. Каждый следующий раз – сильнее, чем в предыдущий.

«Нэш? У вашего отца случился сердечный приступ. Он упал со здания на стройплощадке. Они вызвали скорую. Вы не очень хорошо выглядите. Я могу отвезти вас туда».

«Вы член семьи? Мистер Прескотт умер по пути в больницу. Сожалею о вашей потере. Комната скорби налево, часовня – дальше по коридору. Прошу, не стесняйтесь. Если кто-то из вас может опознать тело…»

«Я подниму простынь, это будет шокирующее зрелище. Вы должны всего лишь сказать да или нет. Это Хэнк Прескотт?»

В день, когда папа умер, я должен был быть на неофициальном открытии отеля «Фелтон» неподалеку от Истриджа. Я следил за их генеральным директором, зная, что скоро куплю здание и в конце концов волью его в империю «Прескотт отель».

День начался с выпивки и празднования, а кончился тем, что я смотрел на мертвое тело отца, потому что я ни за что не позволил бы Риду или маме проходить через это.

С тех пор я не посещал неофициальные открытия.

– Мы должны проехать с вами в офис, чтобы подписать показания и задать некоторые вопросы. – Брендон отодвинул свое кресло и кивнул паре своих сотрудников. – Это, вероятно, займет остаток дня. Я знаю, у вас здесь мероприятие. У вас есть черный ход?

– Он пока недоступен. Это не важно. – Я кивнул на двух других агентов. – Скажи Первому и Второму, чтобы сняли куртки. – Я встал вслед за Брендоном, воплощение безмятежности. – Эй, Брендон?

Он повернулся ко мне.

Я ударил. Раз. Но этого было достаточно. Кровь хлынула у него из носа, капнула на белую пуговицу и брызнула на новый ковер. Делайла никак не отреагировала. К ее чести, Франсин тоже никак не отреагировала. Один агент двинулся ко мне, но Брендон поднял руку.

– Все в порядке, – выдавил он и схватился за хрящ.

Чертовски верно.

Одно дело – беспокоить меня. Другое – преследовать Эмери.

Я понял также, что он сказал лишь потому, что обвинение в нападении пошатнуло бы мою позицию ключевого свидетеля и тем самым разрушило бы дело, от которого зависел его карьерный рост.

Брендон утер кровь рукой, размазав ее. Я не предложил ему воспользоваться уборной и не потрудился извиниться. Честно говоря, я бы сделал это снова, но тюремное заключение меня не прельщало. Кроме того, я должен был увидеть свою девушку.

Я вручил документы Брендону, который бросил на меня свирепый взгляд, прежде чем сунуть их в дипломат. Мы вышли к лифтам вместе. Он провел меня через вестибюль с кровью на лице. Для постороннего наша группа выглядела очень странно.

Это даже не походило на арест.

На мне не было наручников. На них не было ничего, что могло бы выдать в них агентов. Оговорка о конфиденциальности, которую внесла Франсин, вступила в силу, как только я подписал документ. Делайла и Франсин шли рядом со мной. Брендон и его веселая банда агентов – впереди и позади.

Колоссальный центральный элемент привлекал толпу. В центре толпы я заметил Эмери. Она уставилась на меня испуганными глазами. Застывшая. Мои кулаки сжимались и разжимались. Их сплошь покрывала высохшая кровь.

Я пробежался пальцами по волосам. Один раз.

Мы не сводили взглядов друг с друга, пока Брендон не распахнул дверь настежь. Перед отелем стоял ряд черных внедорожников. Мы направились к тому, что стоял посередине. Он схватился за ручку в тот самый момент, когда Эмери выбежала наружу.

– Стойте!

Паника отражалась на ее лице. Она погналась за нами, не дав мне и секунды, чтобы отреагировать, преж де чем прыгнула на меня и крепко поцеловала. Разрез на ее платье разошелся. Я прикрыл его ладонью, стараясь не рассмеяться над тем, насколько это все было в характере Эмери.

Конечно же, она была и глаголом, и прилагательным, и существительным.

Все еще прижимаясь ко мне, Эмери развернулась к Брендону.

– Прошу, дайте нам всего пять минут.

Какого черта она просила его?

Он пожал плечами и отошел в сторону вместе со своими агентами, Делайлой и Франсин. Я игнорировал толпу, сосредоточившись на Эмери. Она так любила слова, но, похоже, для меня их у нее не было.

– Я прочитала табличку, – наконец прошептала она, сплетая пальцы у меня на шее. – Ты сказал, я зациклена на словах, и ты прав. И все же я здесь, не зная, почему не могу облечь свои чувства в слова, думая, что любовь – слишком неточное описание, и понимая, что это не имеет значения. Это не имеет значения, потому что я не одна. Мне не нужны слова, чтобы мне не было одиноко. Влюбиться в тебя – все равно что слепо погрузиться в книгу, не зная, что ей суждено стать любимой. С тобой я чувствую то, что больше любви. Я буду любить всегда только тебя.