Ковбои и индейцы

— Неужели это ты? — спросила она. У Дженнифер была привычка время от времени говорить о себе в третьем лице. Она считала, что это круто. Иногда так оно и было. Но чаще — нет.

Выглядела Дженнифер прекрасно. Она чуточку похудела, но ее восхитительные глаза были яркими и чистыми, а кожа приобрела цвет кофе с молоком. Они немного поговорили, но тут Ронни и Боб громко заспорили о Декарте, будто за столом и без того было мало шума. Дженнифер придвинулась к Эдди, чтобы он мог ее слышать, и он почувствовал на лице ее пахнущее мятой дыхание. Потом кто-то еще встрял в философскую дискуссию на стороне антикартезианцев, и Эдди больше не слышал Дженнифер, сколько ни напрягал слух, а потому предложил ей выйти на несколько минут.

Очутившись в узком переулке, они забыли обо всем — обнялись, целуясь и дрожа от холода. Рука Эдди скользнула под юбку Дженнифер, лаская ее и гладя. Казалось, они говорят друг с другом на полузабытом языке. Их дыхание превращалось в пар на морозном воздухе; каблуки Эдди скользили по льду. В конце концов он пошатнулся и упал навзничь, прямо в лужу, порезав руку о крышку жестяной банки. Дженнифер не засмеялась. Эдди поднялся, и они опять обнялись под ритмичные звуки «Нью-Йоркской сказки», доносившейся с черного хода.

Когда Эдди кончил, Дженнифер сказала что-то по-испански. Когда кончила она, Эдди не сказал ничего.

— Возможно, это была не лучшая мысль, — проговорила Дженнифер.

Эдди заметил, что говорить об этом уже поздновато.

— Ты, наверно, думаешь, что я просто шлюшка, — заключила она.

Эдди заявил, что это смешно и что он, разумеется, ничего такого не думает.

— Как бы то ни было, — он пожал плечами, — сейчас Рождество.

Застегивая блузку, Дженнифер поинтересовалась, при чем тут это.

— Доброе старое время, — сказал он. — Мир и благоволение. Ты понимаешь.

— Потом они обошли квартал, беседуя о Никарагуа, — томно проговорила Дженнифер, расправляя одежду. Она сказала, что это прекрасная страна и все политики там — поэты. А Эдди рассказал ей, как блестяще идут у него дела в Лондоне и что он правильно сделал, уехав из этого Богом забытого захолустья. Дженнифер спросила, не скучает ли он по друзьям.

— Друзья? — рассмеялся Эдди. — О да, прекрасные друзья, просто охренеть можно — сборище паршивых неудачников и бездельников, готовых в любую минуту воткнуть друг другу нож в спину!

Дженнифер сказала, что это уж слишком. Эдди объяснил, что все дело в Рождестве. Оно всегда пробуждает в нем подонка.

— Ты никогда не изменишься, Эдди, ты такой актер.

Эдди не понял, что она имеет в виду. Да не очень-то и хотел это знать, так что уточнять не стал.

Когда они вернулись в паб, у стола, подперев голову рукой, сидел красивый парень в черном блейзере: потягивал апельсиновый сок и рассматривал Дина Боба с выражением насмешливого удивления на лице. У него была модная стрижка под иезуита и чуть вздернутый нос. Боб был в своей стихии. Спиртное и кокаин оказали на него свое обычное воздействие — речь у него стала почти бессвязной. Он размахивал руками и толковал о потерянном поколении. В который раз. Глаза сверкали, он прикуривал одну сигарету за другой, ронял их на пол и безуспешно пытался поднять.

— Социализм!

 — кричал он. — Лейбористская партия Ирландии понятия не имеет, что такое социализм, даже вцепись он ей в задницу. Они просто стояли и смотрели на потерянное поколение — стояли и смотрели…

— Господи, — вздохнула Дженнифер, — разве не прекрасно — быть частью потерянного поколения? В самом деле, я просто не представляю, о чем бы говорил Боб, не будь этого поколения.

Она познакомила Эдди с молодым человеком. Его звали Леппо, он играл центровым в ирландской сборной по регби. Рукопожатие у него было крепкое и теплое, но изо рта пахло какой-то кислятиной. Эдди узнал его: он видел фотографии Леппо в газетах, но не хотел сознаться. Просто очередной «партнер» Дженнифер, и только. А она из него веревки вьет. Дженнифер заикнулась было о том, чтобы взять автограф для Эдди на отца, но Эдди сказал, что это ни к чему, отец больше не интересуется регби, его спорт — велосипедные гонки, с тех пор как Стивен Роуч выиграл «Тур де Франс».

Леппо засмеялся.

— А как насчет этой хреновой Южной Африки? — разорялся Боб. — Как насчет Нельсона Манделы, а?

Леппо сказал: а что, он в нападении играл или в полузащите? Потом рассмеялся и сказал, что, если говорить серьезно, регби — игра не для черных. Боб ответил, что, может, и так, но ирландским игрокам незачем ездить туда и поддерживать апартеид. Леппо возразил, что, будь у него шанс поехать в ЮАР на хороший контракт, он бы вцепился в эту возможность руками и ногами. Нельзя судить о ситуации со стороны, он так считает.

— Я хочу сказать, — смеясь, продолжил он, — не спрашивать же у этого старого дурака, Папы Римского, как мне трахаться, а?