Ковчег Лит. Том 1

И Мишка не стал жать на кнопку в четвертый, последний раз. Поднятая было рука затряслась, на кулаке выступили сизые жилы, но он был медленно опущен с осознанием беспрекословного триумфа. Мишка прислушался, не слышно ли где ядерного взрыва, проверил наличие всех конечностей, на всякий пожарный обернулся, не стоит ли у него за спиной какая жуткая монстра, но ничего не изменилось. Двери съехались с мягким стуком. Гордо задрав еще кровящий нос, Мишка дождался, пока отгремит в его честь оркестр лифтового механизма, вышел из дома с широченной улыбкой от уха до уха и не постучал по дверному косяку.

А потом наступил на трещинку в асфальте.

И на вторую.

И на третью наступил, даже не глядя.

И небо не рухнуло, и не погасло солнце, и даже дышать стало легче, что ли. Май месяц на дворе.

К остановке он успел тютелька в тютельку, там как раз отходил автобус до метро. Правда, на входе случилась неурядица с проездным, пришлось выворачивать карманы и лезть в самые недра рюкзака — чтобы не мешать людям, Мишка отошел к плоской автобусной заднице и с головой окунулся в мир удивительных вещей, как вдруг что-то противно свистнуло прямо над ухом.

Вынырнувшая из-за угла машина не успела вдарить по тормозам, ее занесло, протащило инерцией до самой остановки и выбросило на тротуар.

«Вот черт, на тумбочке оставил, в прихожей», — подумал Мишка, увидел машину, вскинулся, дернулся было в сторону, не рассчитал.

Не рассчитал.

Мария Заболотская

Семинары Сергея Толкачева, Алексея Слаповского, 4-й курс

Краснодар

И только я ее достала — этот тонконогий, Марик, комарик, хмырь в белых кроссовках! Выбил из руки монетку, дернулся бежать. Я схватила его — футболка треснула в рывке:

— Вер-р-рни гр-р-ривеник, ур-р-род! Вер-р-рни гр-р-ривеник!

Извернулся и улетел зигзагами, подленький.

— Сл-л-лабак!!! — ору ему вслед, топаю, пылю.

— Девочки не дерутся! — старичок с палочкой.

Еще как! Еще как дерутся! Моя бесценная монетка, монетка-конфетка. Блестела в решетке. Без магнита, без пластилина, наступая на подол, двумя прутиками зажать ее, а люди будут идти и трясти ногами решетку — еще и этот с тросточкой, резиновое копытце!

— С‐с-слабак! — просвистела я. Жаль, я одна, без Ксюни!

Ксюня в те каникулы вид имела лихой, красила ногти синей шариковой ручкой. Я была под стать: мне сделали стрижку «олимпик» — короткую, с подбритой шеей — плюс у меня выпал клык, и я все время прицвикивала.

Мы были в одинаковых нарядных платьях с рукавамифонариками. Этими платьями мы полировали раскаленные лавки у подъездов: родители не смогли пристроить нас на лето, мы маялись в Москве.

Мы хватались за любые развлечения, от бумажных куколок до телефонных розыгрышей. Но главным занятием был поиск денег. В магазинах, у киосков, касс метро — везде, где люди доставали кошельки.

Деньги были очень нужны. У меня была цель: вернуть из Краснодара Алешу. Когда Алеша родился, все у него было крохотным, ноздри казались тоньше двух соломинок. «Уйди, задавишь!» — смеялась мама. Я целовала его спящего в затылок, в тонкие бумажные ушки. Дорожка пуха бежала между маленьких лопаток.

Когда Алеша заболел, я чувствовала, как тяжело ему дышать. Из пустых проколотых пузырьков я сооружала фигуры: среди них были пестрые воины, прозрачные медсестры и малыш Аль, которого защищала принцесса Элиза.

Трясти его и щекотать — пусть встрепенется, вздохнет полной грудью! Трясти и щекотать! Мама ударила меня. Вечером я уже ехала на междугороднем автобусе к бабушке в Троицк. Тогда тоже было лето.

Вернулась я в середине осени, и Алеша уже уехал в Краснодар. Он поправился и поехал на солнце, на берег широкой реки Кубани, оттуда рукой подать до моря.

— Алеша вернется? — на коленях у мамы я гладила ее руки. Мама начинала смотреть в окно. Алеша в Краснодаре… Там ветер кружит виноградные листья, а абрикосы растут так низко, что люди срывают их и едят на ходу… И Алеша ест…

Нельзя было расспрашивать дальше.

Теперь мне было уже десять, и я знала, что билет из Краснодара в Москву стоит двадцать пять рублей. Я смогу купить его. И тогда кто-нибудь посадит Алешу на поезд, а мы с мамой встретим.

* * *

— Поехали на рынок, есть двадцать кэ, — Ксюня приоткрыла ладонь.

Вообще-то и у меня были деньги — дома, в белой коробке. Я собрала почти четыре рубля, но о них никто не знал, даже Ксюня.

Мы сидели в гостях у соседки Гаянки и смотрели в окно на очередь у киосков-близнецов «Квас» и «Пиво». Большая кружка кваса стоила шесть копеек, маленькая — три.

Гаянка распускала волосы и в сотый раз принималась рассказывать про Ярослава. Мы знали Ярика, он был знаменит песенкой «Вызвали меня в военкомат»; эпический же Ярослав наводил дальнобойный самострел, пробивал навылет кружку пива в руках у великана… Тот, весь в пене, оборачивался, вперивал взгляд, гнался, рвался, обдирал дверную обивку и так далее.

Мы попрощались с Гаянкой, сели в нагретый автобус и отправились на Черемушкинский рынок.