Ковен заблудших ведьм

Янтарные глаза с прямоугольными зрачками обладали пугающим магнетизмом. Я отлепила взгляд от покойниц и посмотрела в них вопреки головокружению и здравому смыслу. С адреналином, подскочившим в крови, я бы смогла за минуту пересечь пустыню.

– Мы не воспеваем Сатану, – сказала я как можно спокойнее. – Это миф, как и он сам.

– Правда?.. А с кем же ты сейчас, по-твоему, разговариваешь?

– Очевидно, сама с собой.

Козел усмехнулся так по-человечески, что я почти поверила в реальность происходящего. Но нет, как бы блики ни плясали на бледных лицах повешенных ведьм, это всего лишь перегрев. Но козел продолжал:

– Разве твой ковен не призывает на службу демонов Инферналес? Разве не вырос он на Лемегетоне? Разве вы не практикуете гоетию? Или то, что Люцифер оказался не по зубам Соломону и его сосуду, означает, что Люцифера нет вовсе? Ах, мое бедное дитя… Наверное, ты просто слишком истощена, чтобы думать. Вот бы глоточек воды – и сразу бы сообразила, о чем я толкую!

– Ты что, пытаешься выторговать мою душу в обмен на флягу с водой? – нервно хохотнула я. – Если ты и впрямь Дьявол, то искуситель из тебя так себе.

Я поднялась и отряхнулась от песка, бросив взгляд на солнце: оно наконец сдвинулось ближе к горизонту, пусть и всего на несколько дюймов. Прогресс! Значит, я все-таки не застряла во временном коллапсе…

– Нет, не застряла, – ответил козел, бесцеремонно прочитав мои мысли. – Но и до города ты не дойдешь, если не отведаешь свежей водицы. Я вовсе не прошу за это твою душу… Я лишь прошу разделить со мной зрелище.

– Какое еще зрелище?

– Как вешают очередную заблудшую овцу.

Козел радостно заблеял, подскочив на задних копытах, и огонь на его рогах едва не перекинулся на меня. Но он источал вовсе не жар, а могильный холод. Зрелище, которым козел наслаждался, было поистине ужасным: на ветвях можжевельника, в самом его центре, кто-то сбросил веревку с еще одной ведьмой. Полуживая, она барахталась на ней, как рыба на крючке. Ее шея не сломалась, но едва ли это можно было назвать везением: смерть от неминуемого удушья гораздо мучительнее, чем вспышка боли и мгновенный покой. Медово-белокурые волосы упали ей на лицо, а тонкие пальцы судорожно цеплялись за горло. На ней была такая же рубашка, как и на остальных, но выделяли ее ярко-розовые рубцы, не оставляющие на руках и ногах невредимого места.

Ферн.

– Разве это не приятно? – спросил меня козел, склонив морду набок. – Смотреть, как твой враг задыхается.

Но в этом не было ни капельки удовольствия. Это осознание накатило внезапно и стало для меня таким же ударом, как и все происходящее: подобную смерть никто не заслуживал. Даже Ферн. Оказывается, желать, чтобы человек умер, и быть готовым смотреть на это – разные вещи.

– Что ты делаешь?!

Козел заблеял, когда я бросилась к дереву, принявшись взбираться по его ветвям.

– Ты не получишь воды, если спасешь ее! – воскликнул он, но, запрещая себе даже оглядываться на козла и пустыню, я продолжила карабкаться, цепляясь за щели в коре и впервые не сомневаясь в своем решении. – Хуже того… Я поменяю вас местами! Вздерну тебя и выпотрошу, как петуха на празднествах лжепророков Вуду!

Я старалась не смотреть вниз, захлебываясь от пота, заливающего лицо. Мои натянутые мышцы дрожали, а Ферн дергала ногами все слабее, теряя волю к борьбе… Жизнь покидала ее, а меня – силы.

– Ну же! Держись! – закричала я не то ей, не то себе, забираясь все выше. – Джулиан?..

Мои руки ослабли, и я вонзилась в кору ногтями. Синеющее лицо Ферн с глазами, налитыми кровью, вдруг переменилось. Мягкие женственные черты, доставшиеся ей от Виктории, сделались острее… Стали мужскими. Светлые локоны потемнели, будто припорошенные пеплом, и сделались короче. Повиснув на соседней ветви, я смотрела, как умирает мой брат-близнец, и сердце екнуло от предательского облегчения напополам с яростью.

– Я так и знала! Ты, лживая рогатая скотина!

Закричав на черного козла, силуэт которого уже таял на фоне коричневых песков, я прыгнула вперед и повисла на узле джутовой веревки над головой того, кто лишь казался Джулианом. Стараясь не съехать ему на лицо и не задавить, я принялась раскачиваться, стирая ладони в кровь, пока не услышала долгожданный хруст. Ветка надломилась под нашим весом, и мы оба рухнули вниз.

– Эй, ты слышишь меня?.. Эй!

Я подползла к телу, перемотанному веревками, и потрясла за плечо совсем юную девочку, которой было не больше двенадцати лет. Все иллюзии стекли с нее, как вода с гусиных перьев. Тело оказалось маленьким и птичьим, как у Морган, – совсем худая, будто голодала неделями. Волосы цвета воронова крыла разметались по песку, а лицо, застывшее на пороге взросления, оставалось неподвижным.

– Ну же… Нет-нет!

Я осторожно стянула обрывки веревок с ее распухшей шеи и освободила переломанные лодыжки и запястья, скрюченные за спиной. Сердце девочки не билось: я прильнула ухом к ее груди, но оттуда не вырвалось ни стука.