Тут
Когда бежать уже не было сил, я перешла на шаг, а когда и шагать стало невмочь, я села передохнуть на ступеньки Ассоциации содействия страдающим легочными и сердечно-сосудистыми заболеваниями. Место, куда я попала, называлось Тависток-сквер. Еще одна площадь. Сколько же их тут?
У подножия лестницы я насчитала на тротуаре пять окурков. Вероятно, в помещении Ассоциации курить не положено. Одну сигарету успели только зажечь и тут же бросили. Я всегда слыла женщиной чистоплотной, но тут я подобрала окурок и привычно зажала его между пальцами.
Я дождалась, пока появится курящая женщина, и попросила у нее огонька. Она была старая, толстая и хорошо одетая — в алом пальто и в красивой шотландской шали.
— Простите, вы не позволите мне прикурить?
— Ох,
Она вынула из висевшей через плечо сумки черепаховую зажигалку и щелкнула ею. Я, прикуривая, посасывала сигарету, и пламя осветило мое лицо и правую руку. Она сказала:
— Мы, курильщики, — вымирающее племя. В наши дни удивляешься, встретив себе подобную.
— Да, — откликнулась я, — это моя первая сигарета за сутки.
— Пытались бросить, да?
— Не на что было купить, — пробормотала я.
—
— Да уж, — сказала я.
— Я хочу вам дать кое-что, — объявила она и стала рыться в сумке. Вопреки моим надеждам вместо денег она вынула карточку, на которой было оттиснуто:
Силия Хартслав
— Зайдите ко мне, когда снова встанете на ноги, — сказала она. — Я занимаюсь инвестиционными делами самых знаменитых людей, а у
— Сажа, — ответила я. — Я трубочист.
Она засмеялась.
— Разве еще остались трубы? Просто невероятно. Мне сто лет назад уже перевязали фаллопиевы и забили каминную трубу. Доброй ночи.
Сигарета согрела меня, успокоила, подбодрила и уменьшила муки голода. Как только я докурила ее, мне тут же захотелось еще одну, и я отправилась на поиски. Около автобусной остановки я нашла на тротуаре пять вполне приличных окурков. Еще я подобрала пустую коробку из-под сигарет, половинку гребешка и мелочи на два с половиной пенса. Теперь, когда у меня появилась собственность, я почувствовала себя лучше. Я сложила свои скромные приобретения в коробку из-под сигарет и, уже почти веселая, зашагала по незнакомым улицам. В десять часов я сделала остановку в каком-то переулке, чтобы освободить кишечник. Я чисто вытерлась опавшими листьями, скопившимися у стены дома. Как я уже говорила, я женщина чистоплотная.
После дождя на растрескавшемся тротуаре стояли лужи, я обмакивала в них пальцы и, слизывая отдающую камнем влагу, продолжала свое бесцельное путешествие.
10. МЕСТНАЯ ГАЗЕТА
Хлебная Пила не отрываясь смотрела на первую полосу местной вечерней газеты. Оттуда с фотографии на нее смотрела дочь.
— Да, есть, — произнесла она. И передала газету маленькому кругленькому мужу.
— Как мне все это противно, — сказал он, молча прочитав первую страницу.
— Сказывается дурная кровь, — заметила Хлебная Пила.
Это был намек на Руби, мать ее мужа, уже покойную; все знали, что она была завсегдатаем низкопробных пивнушек с весьма буйными посетителями и родила множество детей. Один из них, полукровка, жил сейчас в Кардиффе. Руби ни разу не была замужем.
Так что Теннисный Мяч был незаконным ребенком. Он понятия не имел, кто его отец, да он и не хотел знать, покорно вас благодарю. Когда конец Руби был уже близок, того гляди помрет, она послала за сыном, но он не поехал, убоявшись последних признаний и прикосновений к неопрятной старческой плоти.
— Говорят, это проявляется через поколение, да? — заметил он.
— Что ж, так оно и вышло, правда? — отозвалась Хлебная Пила.
Теннисный Мяч встал с дивана, пошел на кухню и сунул газету в мусорное ведро под раковиной.
С глаз долой.
ПОЛИЦИЯ ПРЕДУПРЕЖДАЕТ:
ДОМОХОЗЯИКА-УБИИЦА
МОЖЕТ НАНЕСТИ НОВЫЙ УДАР