Краденое счастье

Восьмого апреля девяносто третьего года Геннадий отправился на суточное дежурство, а Полина собралась «на натуру». Портреты давались ей не очень хорошо, зато она тонко чувствовала природу и умела передать на холсте очарование какого-нибудь дикого уголка.

Одногруппник Полины подрабатывал быстрыми портретами на Невском и заодно продавал ее пейзажи, которые расходились влет, составляя существенную прибавку к скудному бюджету молодой семьи.

Часто художники, да и вообще творческие люди, обнаружив, какая именно грань их таланта приносит выгоду, начинают ее нещадно эксплуатировать, со временем стирая эту самую грань до плоскости откровенной халтуры, но Полина себе такого не позволяла.

Вместо того чтобы штамповать пейзажи, не выходя из мастерской, она ездила с мольбертом по всей области в поисках красивых и захватывающих видов.

Уходя, Зырянов спросил, куда именно поедет жена, и в ответ услышал, что она еще не решила. Обычно все зависело от случая: если подойдет трамвай, она поедет в Стрельну, а нет – отправится в метро, а там по ситуации. Будут места в вагоне – доедет до Финляндского вокзала, а нет – выйдет на Балтийской. Доверять судьбе вообще было в ее характере.

Геннадий только попросил ее не отходить далеко от транспортных путей, потому что в апреле погода бывает очень переменчива.

На том расстались.

Зырянов весь день был занят на операциях, потом писал истории болезней и только в восьмом часу вечера позвонил жене. Городской телефон не отвечал, а мобильников тогда еще не было. Геннадий выглянул в окно: стоял теплый весенний вечер, в совершенно ясном небе висело бледное закатное солнце, и на земле никаких следов дождя.

Он решил, что Полина увлеклась, или напутала с электричками, или закончила работу в один день и сразу повезла своему патлатому другу на реализацию, ну а там уж не выберешься без чашки чая и порции высокодуховных разговоров.

В общем, муж не встревожился и решил позвонить позднее, но тут поступил пациент с тяжелым «огнестрелом», Зырянов побежал в операционную и работал там до половины второго ночи. Пациента удалось спасти, но это стоило Геннадию Анатольевичу огромного нервного напряжения. Дальше была довольно острая беседа с «братками» пострадавшего и нескончаемая вереница аппендицитов до самого утра. Сдав дежурство, бедный доктор не пошел домой отсыпаться, а приступил к своим обязанностям ординатора, после бессонной ночи думая исключительно о том, как бы не совершить какой-нибудь ужасной врачебной ошибки.

О том, что вчера он не дозвонился до жены, Геннадий вспомнил только по дороге домой.

Оказавшись в пустой квартире, Зырянов почему-то не встревожился, а упал на диван и мгновенно уснул. «Полина, должно быть, вышла в магазин или обиделась и поехала к родителям», – промелькнула короткая мысль на пути от входной двери к подушке, вот и все.

Но Полина больше никогда не вернулась.

– Геночка очень сильно переживал, что не сразу забеспокоился, – вздохнула Машенька, – он думает, если бы сразу принять меры, то Полину удалось бы найти. Но ведь это не так, правда же? Кто бы стал ее искать раньше, чем через три дня? Вот вы журналист, так, наверное, знаете?

Зиганшин кивнул.

– Ну что бы изменилось, если бы он сразу всполошился? – лопотала Машенька. – В милиции тогда вообще никто ничего не делал.

– Я не знаю, но вдруг был шанс? Если бы я не спал, как колода…

– Ну что ты говоришь, Геночка! Ты же везде искал, всем звонил, и все тебе сказали, что ничего не знают. Что бы изменилось, если бы ты услышал это на несколько часов раньше?

– Не изменилось бы ровным счетом ничего, – сказал Зиганшин, понимая, что эти самые несколько часов будут жечь Геннадия Анатольевича до самой смерти, и ничего с этим не поделаешь.

Если и существует лекарство от угрызений совести, то это явно не доводы логики и рассудка.

Наконец Мстислав Юрьевич сообразил, как выманить Зырянова на разговор тет-а-тет. Соврал, что курит, и попросил Геннадия Анатольевича выйти с ним на лестницу. В принципе, он бы не удивился, увяжись Машенька за ними, но она осталась «освежить стол».

– Вы уж извините, – мягко улыбнулся Зырянов, глядя, как «журналист» усердно хлопает себя по карманам в поисках несуществующих сигарет, – Машенька нигде не бывает, живет только интересами семьи, поэтому радуется каждому новому лицу. Она, как забеременела нашим старшим сыном, перестала одна выходить из дома. У нее сразу начинается приступ паники, вплоть до обморока. Какое-то время она пыталась с этим бороться, мы даже ходили с ней к психотерапевту, но никакого толку.

Мстислав Юрьевич пожал плечами, думая, что когда женщина не хочет работать, изобретательности ее нет предела.

– Знаете, – продолжал Зырянов, – мне иногда кажется, что это судьба Полины произвела на нее такое сильное впечатление. Может быть, она считает меня кем-то вроде Синей Бороды и боится, что, если уйдет куда-нибудь одна, тоже бесследно исчезнет.