Крах Атласа

Однако от матери Атласу кое-что перепало. Главным образом болезнь, а так еще износ мозга. Осечка в самом органе, позволяющая перебарывать чужие мысли; изменение в разуме, дающее корректировать другие – как и когда, на усмотрение Атласа, но к Алексис в этот момент он влияние не применяет, потому что чувствует усталость и вину, а еще его немного одолевают мысли вроде «Всем было бы лучше, не родись я вовсе». Он сильно это переживает. За последние годы он нашел ответ на свой вопрос, понятное дело, но это часть истории, которую вы и так уже знаете, ведь ясно видно: у Атласа есть цель на уме и план, который осуществляется. Он намерен найти выход из этого мира, где Общество запасает собственное дерьмо и выдает по капле исключительно богатеям и образцово могущественным людям по цене ритуальной бойни. Даже в свои двадцать шесть Атлас Блэйкли знает, что создаст новый мир. Просто пока не собирается делать это буквально.

Короче, в тот момент, когда Алексис спрашивает Атласа, какие у него планы на будущее, он зол, устал и весь кипит, не в силах сосредоточиться, скучает по той самой матери, на которую обижается, и вместе с тем жаждет какой-нибудь фальши, чтобы заглушить шум. В такие моменты Атлас слышит все точно так же, как и всегда, меняется лишь интерпретация услышанного, совсем как погода. Магия – это вам не ясность. Знание – это вам не мудрость. В некотором смысле такова двойственность человека. Можно видеть все и ничего одновременно.

– Я сказал им, что просто хочу счастья, – отвечает Атлас.

– А, – тянет Алексис. – И что они?

«Может, вам сменить профессию, мистер Блэйкли? Посмотрите, что скажут на это архивы». Он от балды написал «счастье» на листочке пергамента, и пневматическая почта доставила ответ. Действовал он с сарказмом, а потому, наверное, не стоило удивляться квитку с надписью «Запрос отклонен».

– Обещали со мной связаться еще раз примерно через неделю, – говорит Атлас.

Позднее Алексис возвращается в особняк (где теперь живет в одиночестве Атлас, в то время как прежний Хранитель, Хантингтон, предпочитает отсиживаться в загородном домике в Норфолке всякий раз, когда не выходит учить или развращать свежие умы) вместе с Фоладе, которую недавно отравили. Когда Фоладе требует консультации с архивами, а Алексис молча и сурово смотрит на Атласа, Атлас думает, не стоило ли ему действовать заблаговременно. Сомнения Алексис пустили корни, а в таком состоянии удалить их нелегко. Не то чтобы невозможно, очень даже возможно, просто он этого не делает и в тот момент думает, что это огромная ошибка, прискорбный промах, который станет его погибелью. Фоладе умна, она физик, у нее мозг ученого. Весь вечер она посылает архивам разнообразные запросы, пока Алексис и Атлас тихо уплетают на кухне лапшу. Наконец Фоладе сердито входит в комнату и заявляет Атласу, что это проклятье. Не самое научное умозаключение, которое, похоже, разочаровало и саму Фоладе. Она спрашивает Алексис, что там с Нилом, и та звонит ему. Трубку не берут. Она смахивает с краешка тарелки каплю кунжутного масла и, тяжело вздохнув, произносит: «Вот бля».

После второго воскрешения Нила сомнения дают цвет. Алексис спрашивает: «Что там с Айви, кто-нибудь знает?», и когда Атлас говорит: «Нет», Алексис, снова тяжело вздохнув, вылетает из кухни.

Когда Нила воскрешают третий раз – после смертельного приступа пневмонии, – Алексис уже не сомневается. Теперь она прямо винит Атласа:

– Хотя бы не сиди так и не отрицай ничего. Либо достань у меня эту мысль – не ври, я знаю, ты можешь, – или выкладывай, какого хрена происходит!

Сколько раз может женщина посмотреть тебе прямо в глаза и предложить изменить ее мысли, прежде чем ты поймешь, что вроде как ее любишь? Как оказалось, трижды. Однако это часть не той истории, которая вам интересна, поэтому двигаемся дальше.