Эразм, однако, осознавал, что на предлагаемом им пути имеются серьезные препятствия, и предложил ряд способов их преодоления. Во-первых, Новый Завет нужно было изучать на языке оригинала, а не в неточном переводе Вульгаты. Это требовало двух инструментов, которых в то время не существовало: соответствующей филологической компетентности для работы с греческим текстом и прямого доступа к самому тексту.
Первый инструмент был найден, когда Эразм обнаружил заметки Лоренцо Валлы о греческом тексте Нового Завета, о чем мы уже писали выше. Эти заметки хранились в архиве местного монастыря и были найдены и опубликованы Эразмом или написаны им самим. Второй инструмент был найден после издания Эразмом первого печатного Нового Завета на греческом языке, который сошел с печатных станков Фробена в Базеле. Эразм, как он говорил, пользовался всего лишь четырьмя рукописями большей части Нового Завета и лишь одной рукописью заключительной Книги – Откровения. Так случилось, что в этой рукописи отсутствовали пять стихов, которые Эразм вынужден был перевести на греческий с латыни. Тем не менее, это издание было значимой литературной вехой, и в то время считалось только ЛИТЕРАТУРНОЙ вехой. Богословы впервые получили возможность сравнить «оригинал греческого текста» с более поздним латинским переводом Вульгаты.
Основываясь на «открытой им» работе Лоренцо Валлы, Эразм показал, что ряд мест перевода Вульгаты является неоправданным. Так как ряд средневековых церковных обрядов и верований основывался на этих текстах, утверждения Эразма были восприняты с восторгом – реформаторами, которые тут же и предложили отменить их. Новый перевод Нового Завета, сделанный Эразмом, поставил всю эту систему мистических таинств под сомнение. Известный английский ученый Томас Линакр, который оставил медицинскую практику, чтобы стать священником, сказал следующие слова после первого прочтения Евангелия в греческом оригинале: «Либо это не Евангелие, либо мы не христиане».
Эразму, как и другим христианским гуманистам, читателям Плутарха и его «античных» коллег, в особенности «Жизнеописаний знаменитых мужей», была весьма близка идея некой духовной элиты, которая достойна поклонения, но при этом играет решающую роль в ответственном деле обучения, управления и наставления в истине.
На вызов, брошенный попыткой возрождения старой Веры и старого пантеона Богов, христианский гуманизм отвечает обращением к самому главному. Этот гуманизм возрождает Христа в том виде, в каком он нужен Реформации. Но такие люди как Эразм Роттердамский и его сподвижники терпят крах: протестантская Реформа с негодованием отвергает их и осуждает как пособников старой Веры, «содействовавших усвоению обществом языческих культов».
Гуманисты оказались как бы меж двух огней: с одной стороны, традиционалисты упрекали их за отрыв от древних корней; с другой стороны, новаторы-протестанты считали их, по меньшей мере, людьми неблагочестивыми: Da bist nichtfromm – «Ты не благочестив», – пишет Лютер Эразму. Не следует забывать, какую обличительную силу все еще сохраняет в то время слово impietas (неблагочестивый). Это двойное отвержение способствовало усилению в их среде пессимистических настроений, в полной мере отразившихся в загадочной трагедии Шекспира «Гамлет», которая знаменует конец мистической цивилизации. Реформация, как и любая Революция, начинает поедать своих детей.
Постараемся подвести итог расследованию связки Реформация и Гуманизм. Хотя Реформация, судя по огромному количеству исторических трудов, началась в городах Германии и Швейцарии, имеются все основания полагать, что она была неизбежным следствием процессов, происходящих в Италии по мере того, как движение, известное нам как «Итальянское Возрождение», набирало силу. Сделаем небольшой обзор методов и идей гуманизма Возрождения, позволяющий понять их значение для Реформации.
Когда термин «гуманизм» используется ученым двадцатого века, под ним понимается антирелигиозная философия, утверждающая достоинство человечества без каких-либо указаний на Бога. Он приобрел очень сильный светский, или даже атеистический, оттенок. Однако, гуманисты четырнадцатого, пятнадцатого и шестнадцатого веков были чрезвычайно религиозны и озабочены не отменой, а реформированием (созданием) Христианской Церкви.