Крах плана Шлиффена. 1914 г.

Главный смысл поражения 2-й русской армии заключается в той плоскости, что это были первые сражения войны, которая рассчитывалась как скоротечная. Вне сомнения, что первые столкновения в моральном, психологическом отношении имели огромное влияние на дальнейший ход войны. Если стратегия и тактика есть вещи материального характера, то психология – фактор как личностного, так и массового сознания. Именно массовая психология создает те стереотипы, что затем неосознанно используются психикой человека, оказывая давление на его деятельность. Потому А.А. Керсновский справедливо подметил, что «стратегически для немцев выгода свелась к нулю: они лишены были возможности пожать плоды этой победы. Зато моральные последствия катастрофы при Сольдау были неисчислимы: она окрылила германских командиров и германские войска, а на русское полководчество всей войны наложила отпечаток подавленности, растерянности, уныния заранее побежденных»[244]

.

Характерно, что пессимизму, прежде всего, оказались подверженными военачальники, то есть те люди, на плечах которых лежала ответственность за жизни десятков тысяч людей. А та дерзость и риск, с которой Людендорф провел операцию на уничтожение против 2-й русской армии, понудили русских генералов считать, что борьба с германцами возможна лишь при значительном численном превосходстве. Если в начале войны русские военачальники и их штабы отдавали предпочтение маневру, то после столь тяжелого поражения именно в маневренной войне чаша весов в тактических и оперативных идеях была склонена на «давление массой» и «стену корпусов».

Казалось бы – всего лишь одно поражение, пусть даже и тяжелое. Но, как ни странно, именно оно заставило русских генералов считать немцев заведомо превосходящими своих противников в воинском искусстве. Следствие – чрезмерное осторожничанье, окончательный отказ от риска (что позволялось в борьбе с австрийцами), боязнь ответственности и перенос всего этого негатива в войска. В.Е. Флуг, в 1914 г. командовавший 10-й армией Северо-Западного фронта, образованной на втором этапе Восточно-Прусской наступательной операции, пишет по этому поводу следующим образом: «Катастрофические неудачи, понесенные нами в августе 1914 г. в Восточной Пруссии, сильно понизили дух войск. В общем, пессимистическое настроение возрастало снизу вверх и в штабах было, пожалуй, еще более подавленное, чем в войсках, если не считать нескольких, особенно сильно пострадавших частей. О технической подготовке немцами театра войны, об эффектах их тяжелой артиллерии, броневых автомобилей и т. п., передавались из уст в уста подробности, граничившие с чудесным… Начальствующими лицами всякое активное предприятие с нашей стороны признавалось “опасным”, “рискованным” и т. п., несмотря на то что ежедневно немцы на наших глазах с явным намерением бить по нервам противника, позволяли себе несравненно более дерзкие предприятия, сходившие им с рук совершенно безнаказанно. Словом, в нас начинало закрадываться пагубное сознание превосходства врага – залог будущих поражений».

Неожиданный разгром в первой же операции против немцев породил «германобоязнь» не только на фронте, но и в тылу. Известие о поражении в Восточной Пруссии произвело «крайне тяжелое впечатление»: «Первое серьезное столкновение наших войск с германской армией окончилось такой крупной неудачей… а мы все так были уверены в нашей победе». Или: «Сообщили о больших потерях русских в Восточной Пруссии и о смерти генерала Самсонова. На всех нас это произвело тягостное впечатление». Как писал один из современников (брат участника Восточно-Прусской наступательной операции В.И. Гурко), «гибель армии Самсонова под Сольдау произвела тем более потрясающее впечатление, чем меньше она была ожидаема»[245]

. Такой пессимизм так и не был изжит в ходе войны.

С самого начала войны необоснованный оптимизм правящих кругов и военного ведомства о скоротечности боевых действий и сравнительно быстрой победе передался всей стране. Ведь армия была убеждена в скором победоносном исходе, а оттуда настроения перекидывались в тыл. Тем горше стало разочарование в способностях высшего генералитета и малой технической оснащенности русской действующей армии. Между тем были и трезвомыслящие люди. Так, один из лидеров оппозиции, А.И. Шингарев, уже 9 августа (до поражения 2-й армии оставалось еще долгих девять дней) писал жене: «Страна должна знать, что борьба будет очень нелегкой, и должна быть готова к потерям… [между тем многие] считают войну чуть ли не пустой карательной экспедицией против Вильгельма… [поэтому необходимо как можно скорее рассеять] это легкомысленное мнение»[246].