Крах всего святого (СИ)

Итак, что если мертвецов подняла уцелевшая стрыга, которая вполне могла быть повинна в смерти Отеса и наемников, ушедших на его поиски? Допустимо – в сказах эти твари слыли умелыми колдуньями, и чем дольше они жили – а вероятно срок их жизни мог исчисляться веками – тем более могущественными они становились. Однако Амадиу лично знавал людей – чьи слова он даже мысленно не мог подставить под неверие – что в одиночку выслеживали и уничтожали этих созданий и никогда до этого они не рассказывали даже близкое что-то подобному.

В любом случае, они должны лично проверить остров, но… с тремя бойцами или даже с подкреплением в виде местной стражи этот поход мог стать самоубийственным. Кто знает, кто… или даже что скрывается в том замке, раз столь быстро расправился с вооруженным отрядом, который, судя по рассказу Авару, ведал кое-какой толк в охоте за нечистью.

Едва великий магистр встал со стула, как Авар съежился, будто ожидая удара, но Амадиу просто прошагал по комнате и уселся за стол, пододвинув к себе свечу. Он даже не успел спросить перо и бумагу – мэр, точно читая мысли, моментально предложил ему все, что было нужно; и остаток ночи Амадиу провел под скрип пера, то и дело, сминая таявший воск печаткой.

Первое послание вскоре отправится в Алый Оплот с просьбой прислать ему столько свободных воинов, сколько можно и оповестить капитул о том, что великому магистру придется задержаться в городе. Причину Амадиу не назвал – лишь упомянул, что дело это первостепенной важности и не требует отлагательств. Второе предназначалось лично в руки Маркелу – в нем Амадиу изложил все чуть более подробно, но все же кратко. А вот над последним пергаментом великий магистр призадумался – стоит ли оповещать о случившемся короля? Без сомнения, если Тома напишет правду, Моро может посчитать, что великий магистр сбредил или насмехается над ним. Но Эрбер – один из ближайших ставленников Матиаса, щедро снабжающий корону золотом и сталью и кто-то уж точно сообщит тому о смерти герцога…

Что ж, он разберется с этим чуть позже. Отодвинув пустой пергамент, великий магистр спрятал письма за пазухой и приказал новобранцам ждать его на улице. Подождав, пока за последним из них хлопнет дверь, Амадиу повернулся к мэру:

– А теперь если хочешь сохранить жизнь и свободу, слушай меня очень, очень внимательно. Все, что случилось этой ночью не должно покинуть городские стены, – почти после каждого его слова Авар быстро-быстро кивал головой, точно игрушечный болванчик. – Завтра в полдень созови людей на площадь – успокой горожан и объяви тех… людей заезжими чужаками, что перебрали медовухи и устроили поножовщину с местными, труппой сошедшей с ума артистов, да хоть переодетыми медведями – а всем свидетелям закрой рты. Мне плевать, как ты это сделаешь: лижи у них сапоги, взывай к совести, угрожай расправой или завали их золотом – но если слухи о живых мертвецах покинут город, следом ты покинешь пост мэра, если не того хуже.

Не успел великий магистр закончить, как мужчина принялся трясти его руку, сжав ее пухлыми ладошкам, благодаря и вознося его милосердие со слезами на глазах. Думается, если бы Тома приказал ему отрубить себе кисть – тот только и спросил бы: «Левую или правую?».

Выйдя на улицу, Амадиу только сейчас понял, как сильно он устал. Глаза слипались, руки, успевшие отвыкнуть от боя, ныли, а ноги будто налились свинцом. Маячившие неподалеку стражники препроводили их в ближайшую таверну, в которой, как они уверяли, не стыдятся останавливаться даже графы – но великий магистр был бы согласен и на мешок с гнилой соломой. Наказав новобранцам как следует отдохнуть и раздав им указания на следующий день, Амадиу поднялся наверх и зашел в первую попавшуюся комнату, к счастью оказавшуюся пустой. Сняв плащ, он скинул сапоги и, поставив ножны у изголовья, выпрямился на жесткой кровати.

Казалось, он едва успел закрыть глаза, как его разбудил громкий стук в дверь. Все произошедшее вчера казалось дурным сном – но, увы, заляпанные кровью ножны, измазанные сапоги, грязная одежда и ломота в костях говорили обратное. Открыв дверь, он увидел трактирщика с ломящимся от снеди подносом – пока Амадиу расправлялся с завтраком, тот сообщил, что воины ордена уже давно проснулись и отбыли исполнять его указы, забрал его грязную одежду и вскоре вернулся с чистым бельем.

Рубаха оказалась впору, а вот штаны пришлось перевязать потуже – они явно были рассчитаны на какого-нибудь пузана; но все ж грех жаловаться, тем более, что сапоги оказались на удивление добротными. Доев и допив, Амадиу взял в руки меч – и последующий час провел за тем, чтобы очистить лезвие от кишок и залипшей крови. Наконец закончив, великий магистр надел куртку, накинул на плечи плащ и спустился вниз. Едва Амадиу ступил в зал, как все разговоры тут же смолкли – он знал, что не меньше трех десятков любопытных глаз пристально наблюдают за каждым его движением, хоть и пытаются сделать вид, что смотрят куда-то в другую сторону.