Крах всего святого

Не успел Матиас прийти в себя, как в комнату ворвалось не меньше десятка вооруженных стражников — пока еще столько же толпилось у них за спинами. Не увидав в покоях никого, кроме как от души веселившегося иноземца и ошарашенного короля, стражники с вопросом посмотрели на Моро — думается, лишь подними он бровь, как они в то же мгновение разорвут наглеца на части; но вместо этого Матиас лишь приказал им выйти вон.

Едва за последним из них захлопнулась дверь, как Матиас обвел глазами резной потолок, под которым все еще стояла едкая пелена, и спросил:

— Что… что это было?

— Горючий порошок, или как его называют «Порох», — с улыбкой ответил Аль-Хайи, поднимая с пола упавший стул и осторожно пробуя его ножки. — Первые упоминания о нем были найдены еще пару сотен лет назад в древних скрижалях и летописях на полузабытых языках — некоторые народы владели секретом создания некой смеси, что при малейшей искре воспроизводит химический процесс, выделяющий… В общем, кинь в горшок с порохом горящую лучину — и все вокруг на несколько десятков локтей взлетит на воздух. Если верить найденным письменам, в древности сей порошок использовали как на праздниках для потехи, так и в качестве смертельного оружия. Того оружия, что может поставить на колени самого грозного врага. Представьте, что если поджечь бочку с этим порошком и запустить его во вражеский строй или крепостную стену?..

— И вы сможете создать подобное чудо? — выдохнул Матиас, не веря своим ушам. — Своими руками?

— Да, но… — Абдумаш задумчиво почесал нос. — Признаюсь — процесс это затратный и трудоемкий. То, что я показал — лишь жалкое подобие, для нахождения верной формулы понадобится время… и золото. А уж для постоянного производства нужны лаборатории, инструменты, люди, материалы…

— Вы получите все, что нужно, — прервал его Матиас. — И даже сверх того. За одну горсть этого… как вы его назвали? пороха? вы получите две… нет, три, четыре меры золота и драгоценных камней! Боги, да вы станете самым богатым человеком во всем королевстве. Когда вы сможете приступить к работе?

— Хм, дайте подумать… Итак, для начала мне потребуется помещение. Лучше всего какое-нибудь сухое и темное место, желательно такое, куда случайно не заглянет посторонний человек…

Аль-Хайи устроился поудобнее и начал неторопливо рассуждать вслух, изредка прерываясь на расчеты; Моро же лишь рассеянно кивал, продолжая точно очарованный глядеть на угли и бревна, разлетевшиеся по всему полу. Но в его глазах то были не куски сожженного дерева — он видел орды визрийцев, что сметет божественный огонь.

Огонь мести.

Глава 15

А я пойду на эшафот, А я пойду на эшафот,

Пущусь в последний пляс. Пущусь в последний пляс.

Пускай глядит честной народ, Пускай глядит честной народ,

Над пляскою смеясь! Над пляскою смеясь!

Я не работал в жизни дня, Я не работал в жизни дня,

Не пахарь, не кузнец. Не пахарь, не кузнец.

Я воровал из кошеля, Я воровал из кошеля,

Но мне пришел конец. Но мне пришел конец.

Мой лучший друг теперь — палач, Мой лучший друг теперь — палач,

Подруга же — петля. Подруга же — петля.

Эй, бабы, прекращайте плач! Эй, бабы, прекращайте плач!

Ведь это жизнь моя… Ведь это жизнь моя… Ведь это жизнь моя…

Бретен Трубадур, «Баллада идущего на казнь» Бретен Трубадур, «Баллада идущего на казнь» Бретен Трубадур, «Баллада идущего на казнь»

Сидя в затхлой сырой камере (к слову сказать, уже второй раз за последние дни) Стефан долго размышлял, силясь понять — а когда собственно вся его жизнь покатилась прямиком в бездну? Когда тот типчик с кастрюлей на башке увидал кровь на его рубахе? Или когда они согласились отправиться в тот проклятый замок, соблазнившись кругленькой суммой? А может вообще стоило послать к бесам бордель и просто напиться до беспамятства? Глядишь, сейчас бы сидели под теплой крышей, потягивая мед, а не ждали, пока на их шеи накинут льняные воротники… Нет, решил Стефан, если уж начинать раскапывать всю ту гору дерьма, завалившую его с головой, то брать стоит куда раньше.

Он не любил жаловаться, но признаться, жизнь у него не задалась с самого начала: его папаша — невысокий мужик с вечно помятой мордой и оченна дурным нравом — в собственному дому бывал меньше чем в харчевнях да тавернах, тем более что одна из них была почти что в десяти шагах от их жилья, а женевской похлебке предпочитал чего покрепче, так что все монеты, которые приходили к нему в карман со случайных заработков или воровства тут же утопали на дне кружки.