Крах всего святого

— Проваливай, пока я тебе язык не вырвал, ты… — рыкнул один из солдат, сделав шаг вперед, но Раймунд лишь поднял ладонь, заставив его умолкнуть.

Он обвел взглядом вслушивающихся в их разговор крестьян, выглядывающих из-за спин воинов, и начал говорить. Голос его был глубокий, пробирающий до самых фибр души; он умело играл им, точно опытный менестрель дергающий за нужные струны — хотя Этьен и слышал речи Раймунда не один десяток, если не сотни раз, но по его спине, как и в первый, пробежали мурашки.

— Добрые фриданцы! Я скрываю свое лицо не потому, что я боюсь вас, а потому, что я, — он обвел их всех рукой, — такой же, как и вы. Вы думаете, сегодняшний «король» хоть раз смотрел на ваши лица? Знает ваши имена? Вглядитесь, — он дотронулся рукой до маски, — и заместо маски вы увидите лицо своего сына, который погиб на войне, ввязаться в которую покойный Лоренс решил именно по наущению Моро. На мне — лицо вашего соседа, который вырвал из рук собственных детей последний кусок хлеба, чтобы накормить солдат изменника. Это лицо — лицо всех, кто, так или иначе, пострадал от рук негодяя Матиаса Моро, подло захватившего то, что ему не принадлежит. Но я клянусь, — он поднял руки, и перешептывающиеся крестьяне замолкли, разинув рты, — перед тем, как я займу престол вы увидите мое истинное лицо и узнаете мое имя. Лицо вашего короля, который вернет Фридании былое величие!

После каждой фразы Раймунда гвалт среди крестьян поднимался все выше, поддерживаемый одобрительными выкриками солдат, и когда Черный Принц закончил свою пылкую речь, почти все люди окружающие их готовы были проследовать за ним хоть в само пекло. Во всяком случае, об этом говорили их крики: «За сына Лоренса!», «Черный Принц — наш истинный король!», «В петлю тиранта энтого!».

«Вот такому мне точно не научиться», — с грустью подумал Этьен. Еще во времена житья в храме, когда мальчику предстояло отвечать учителю перед другими сиротами или хотя бы просто вести разговор на виду у нескольких человек, он сразу же начинал путаться в словах и заикаться, а ладони намокали противным липким потом.

Под конец дня мальчик не спеша прогуливался по лагерю, глазея по сторонам. Их войско гудело как встревоженный улей, с шумом отмечая Проводы: повсюду стояли наспех сколоченные столы, уставленные едой и питьем за которыми теснились десятки человек, а те, кому не хватило места на скамьях, ничтоже сумняшеся расположились прямо на земле, расстелив на ней одеяла и попоны.

Из одного шатра, на котором висели разноцветные тряпки, доносились песни, крики и громкий женский смех — при этом гораздо громче, чем обычно. Этьен не знал, что там происходит, но, то внутрь, то наружу постоянно прошмыгивали солдаты, слуги, а то и кто-то из рыцарей или даже знати, сжимая под мышкой кувшины с вином или пивом.

Это место было единственным на весь лагерь, где мальчику строго-настрого запрещали появляться. Он пытался было узнать причину, но Раймунд упорно хранил молчание, а мастер Фернанд лишь осенял себя полукругом и сплевывал на землю. Хотя пару раз Этьен лично видел, как старик, крадучись будто вор, сам по ночам посещал таинственный шатер. Единственным человеком, кто хоть как-то утолил его любопытство, был старик-кухарь с огромной шишкой на носу. «Там наказывают плохих мальчиков», — произнес он, округлив глаза, а обедающие вояки едва не лопнули со смеху, вытирая прыснувшие слезы.

Этьен невольно засмотрелся на двух Мечей — братьев-рыцарей в полных боевых доспехах — круживших вокруг друг друга. Мощные удары, глубокие выпады и громкая брань, если кто-то из них бил своего товарища чересчур ретиво — глубоко в душе Этьен мечтал когда-нибудь хоть на шаг приблизиться к подобному мастерству. Вот с луком или арбалетом Этьен управлялся куда лучше, хотя заряжать последний самостоятельно у него пока не хватало сил. Но, во всяком случае, не менее семи из десяти стрел пронзали цель, а не улетали в другую сторону, как в тот день, когда он впервые попробовал спустить тетиву. Воины ордена примкнули к ним не просто так — по лагерю уже давно ползли слухи, что земли вокруг опустошают какие-то твари, которые не так давно чуть не перебили целый торговый караван; а по ночам откуда-то издали нередко доносился протяжный вой. Раймунд говорил, что это всего лишь волки или дикие собаки, так что бояться нечего; и хоть Этьен доверял своему господину но, все же, раз каждый раз слыша подобные звуки, вжимался в кровать, накрыв голову подушкой.

Увидев мастера Фернанда, мальчик поспешно нырнул за спины солдат, надеясь, что учитель не успел его заметить. К счастью, зрение у мастера с годами затупилось — он даже не взглянул в сторону скрючившегося на земле мальчика, направляясь в сторону своего шатра. Нет, не то чтобы Фернанд, обучавший Этьена грамоте, счету, языкам и прочим наукам плохо к нему относился. Напротив — он всегда был предельно терпелив и добр к своему ученику, но… Даже Раймунд как-то пошутил, что если ему предложат выбор: вырвать ногти или послушать нравоучения старика, то он с готовностью подставит руку.