Крамола. Книга 1

— Не дам. Самому нужен, — бросил Андрей. — Я тебе потом что-нибудь… Выведи на дорогу!

— Потом дороже станет тебе, — предупредил Ленька. — Лучше сейчас дай.

— Ничего, домой приду — расплачусь, — пообещал Андрей.

— Ну гляди, барин, — Ленька взял коня за гриву, потянул за собой. — В должниках у меня ходить плохо. Захочу — уроню, и не соберешь.

Андрей пошел за белым конем. Пузатый, с провисшим хребтом жеребец ковылял вразвалку, будто хромал на все четыре ноги. Длиннющий хвост волочился по траве. Глядя на его неуклюжие, старческие ноги, Андрей ощутил короткий и жаркий толчок в груди; на миг сладкая и забытая печаль охватила его, как если бы неосторожная ночная птица налетела во тьме и опахнула лицо теплым крылом.

Он шел и, зябко ежась, думал, что конь почему-то рано состарился, хотя годами еще молод, и что за ним нет должного ухода — даже хвост не подрезали и тетерь он замызгался в грязи и репьях. А когда-то ведь красивый был жеребчик, в яблоках…

Они вышли из балки на некошеный луг, ночь по-прежнему была непроглядной, разве что кончился дождь и пространство теперь казалось легким, потеплел и приутих порывистый ветер.

— Вот твой дом, — сказал невидимый в темноте Ленька-Ангел. — Только в горку зайти.

— Где?! — Андрей покрутил головой. — Не вижу!

— Да вон же огонек в окошке!

В ночи мерцал блеклый свет, похожий на огонь лучины. И все бы ничего, но казалось, что он горит на высокой башне, в поднебесье, так что не дойти и не достать. Андрей ощутил какой-то детский страх и беспомощность.

— Куда ты ведешь? Куда?! — он схватил Леньку за руки. — Я жить хочу, жить…

— Живи, — разрешил Ленька. — Да про должок помни. Наганишко-то дашь? Иль ружьецо какое? А так живи. Тебе покуда смерти нет.

И все-таки не верилось, что там, в темном небе, может быть дом, тепло и люди: огонь трепетал и маялся, словно горел не в окне, а на голом холме, на ветру.

Он вошел в распахнутые настежь и подпертые кольями ворота, нащупал перевернутую садовую скамейку и сел. Свет в окне сделался тусклее, шел куда-то в глубь помещения и вместе с тем стал густо-багровым, будто уже не лучина горела, а занимался внутренний пожар. Рассмотреть дом было невозможно, виделись лишь его очертания: неяркий огонь слепил и притягивал внимание…

Он вдруг тихо рассмеялся, охваченный радостью и нетерпением. В доме-то и не знают, что он вернулся! Вернулся и сидит во дворе. И может в любое мгновение взбежать на крыльцо, открыть дверь — мама, папа, встречайте! Я пришел!

А они сразу спросят: почему пришел один? Где Саша и Оля? И придется отвечать… каяться…

Андрей вскочил и попятился в глубь двора, хотелось спрятаться или стать маленьким ребенком, чтобы можно было заплакать, попросить прощения, как бывало, и все бы тогда вернулось назад — мир, покой и ласка родителей.

Двор, такой родной до последнего уголка, словно очужел за эти годы, и вместе с чертополохом здесь всюду разросся страх незнакомого места и цеплялся, тянулся вместе с репейником. А ему все время казалось: стоит лишь шагнуть в свои ворота, как все беды — кровь, смерть, мучения и боль, — все останется там, за стеной. Родной дом спасет и защитит, ибо это самая последняя и самая неприступная крепость у человека.

Андрей отыскал глазами светящееся пятно на темной громадине дома, сделал несколько шагов к крыльцу, однако ноги не слушались. «К Ульяну! — вдруг озарило его. — Забраться к нему в хомутовку, лечь возле печи на потники, расспросить, что да как, и уснуть, отогревшись и надышавшись сладкого запаха дегтя. А потом уже, наутро, войти в дом, встать перед родителями на колени и покаяться…»

Он побежал на задний двор, к конюшням, и неожиданно споткнулся, едва устояв на ногах. На торцовой дорожке лежала груда разбитой вдребезги мебели — стулья из гостиной, кресла и диваны. Наверное, вернулся кто-то из дядьев и опять взялся за переустройство дома… Андрей ощупью обошел весь этот хлам и, обогнув дом, неожиданно понял, что конюшня пуста. Полсотни породистых кобыл да десяток выездных коней не могли стоять в денниках бесшумно. Задний хозяйственный двор всегда был наполнен шорохом сена, стуком переступающих с ноги на ногу лошадей, ржаньем жеребят и шумным конским дыханием. Предчувствуя неладное, Андрей бросился к черному ходу дома и услышал, как под ногами захрустело битое стекло. И только сейчас, оказавшись с другой стороны дома, он увидел, что в оконных проемах пусто и черно и лишь в некоторых рамах поблескивают невыбитые глазки.