Крамола. Книга 1

На проселке в который раз за дорогу от Есаульска послышалось глухое тарахтенье повозки и неразборчивые, но возбужденные голоса людей. Андрей даже не стал уходить в лес, а встал за крайнее дерево и там присел на корточки. Под руку попал гриб на длинной ножке; влажный, скользкий и уже перезревший. Он погладил шляпку — не мухомор ли? — сорвал и стал есть. Гриб напоминал губку, и не было в нем ни сладости, ни горечи. Разве что сохранился запах прелой листвы и мокрой лесной земли. Невидимая повозка взрезала колесами глубокую лужу. Голоса людей были незнакомые, и невозможно было ни угадать, ни представить, кого это носит по дорогам в слякотную осеннюю ночь. Еще по пути к Есаульску Андрей заметил, что люди почти перестали ходить и ездить днем, и только с сумерками на трактах и проселках появлялись призрачные телеги с вооруженными людьми, с каким-то скарбом: кучера драли коней бичами, ухали гулко и страшновато; а люди говорили нарочито громко, дурно хохотали, словно отгоняли от себя боязнь ночной дороги. И если случалось двум повозкам разъехаться, то они проносились мимо в мертвой тишине, и лошади шарахались к обочинам, рискуя опрокинуть телеги. Он и сам шел только ночами, а днем чаще отлеживался в лесу, а если везло, то в рыбацких избушках или в заброшенных овинах. И этих овинов почему-то попадалось все больше и больше, словно хозяева вдруг перестали сеять, жать и сушить хлеб. При свете еще можно было определить, какая власть в деревнях и селах, но с наступлением ночи, с темнотой, приходило безвластие. Иногда слышалась перестрелка, светились в полнеба неведомые пожары, и тут же догуливала третий, хмельной день усталая свадьба, и кто-то причитал как по покойнику, а кто-то заливался от смеха. И лишь в такой неразберихе можно было пройти и по сибирским трактам, и даже по селам, когда до тебя никому нет дела и никто не проверит документов, не станет допытываться, кто такой, откуда и по какому праву шатаешься по земле.

Грохот повозки и голоса людей скоро пропали, оставив ощущение призрачности; уже через несколько секунд казалось нереальным появление в такую непогодь и людей и лошадей на дороге. Андрей вышел на проселок и вскоре почувствовал, что тот потянул в гору. Навстречу бежал ручеек по тележной колее. Вода катилась бесшумно, только опустив в нее руки, можно было понять, что она течет. Ему чудилось, будто ручей этот чистый и светлый, как родник, и обязательно горячий. Он старался ступать в воду и в самом деле сквозь разбитые солдатские ботинки чуял тепло и сожалел, что вот-вот проселок выйдет на горку и ручей иссякнет. Однако подъем не кончался, а, наоборот, становился все круче, так что скользили и разъезжались ноги. Через минуту крутизна стала такой, что он еще некоторое время шел вперед, ступая словно по ступеням, потом упал на четвереньки и больше уже не встал. Он лез вверх и никак не мог вспомнить, где на дороге от Есаульска до Березина есть такой подъем. Теперь возникала опасность, что гора станет отвесной и уж тогда ни за что на нее не взобраться. «Господи, а как же лошади, лошади как вытягивают! — думал он, чувствуя под руками следы. — А как, должно быть, с этой горы несутся!» Ему показалось, будто он поднялся уже выше леса, и он, лес, стоит где-то там, внизу, и сама дорога оторвалась от земли и тянется теперь в небо. Опасливо придерживаясь, он потянулся рукой к обочине и вдруг ощутил ее край. Дальше была пустота…

И если теперь кто появится на этой дороге, то и свернуть с нее некуда, и не спрятаться. Он сунулся к другой обочине — и тоже нащупал край; спустил руку вниз — ничего… Лента дороги шириной в сажень воспарила над землей и круто уходила вверх. Он еще немного продвинулся вперед и вдруг потерял опору. Заскользил вниз, по теплому ручью, так что ветер засвистел в ушах, и наконец, сброшенный с неведомой кручи, очутился в неглубокой болотистой балке. Грязь и палые листья набились под шинель, в рукава, в ботинки и даже в карманы.. Он едва поднялся и охлопал бока. И чтобы не выбираться наверх, некоторое время шел по дну балки, пока не наткнулся на что-то мягкое и теплое. Он отдернулся и замер, вглядываясь в темноту.

— Кто здесь? — спросил, помедлив.

— Мы, — донеслось в ответ.

— Люди? — Андрей сделал несколько шагов вперед, намереваясь скрыться.

— Анделы! — в темноте послышался смех, и враз отлегло от души.

— Ленька?!

Ленька-Ангел появился откуда-то из-за спины, пахнуло сырой овчиной.

— Никак опять заблудился, барин? — спросил он и задышал в лицо.

— Заблудился, — признался Андрей. — Покажи дорогу!

— А что за показ-то дашь? У тебя и дать нечего.

Андрей ощутил, что рядом еще кто-то есть, и оглянулся. В полной темноте он увидел белого коня, жующего жесткую болотную траву. Длинная грива покрывала опущенную голову, шевелилась как живая.

— Нечего дать, — сказал Андрей.

— Вре-ешь! — засмеялся Ленька. — Ты мне наганишко дай. Вон, в кармане, в шинелке лежит!

— Зачем тебе? — Андрей сунул руку в карман и нащупал рукоятку револьвера. — Ты же ангел.

— Нынче и ангелу наган положен, — нараспев сказал Ленька. — Все с ружьями нынче.