Крамола. Книга 1

Ленька-Ангел просиял, схватил часы и приложил к уху. Народ во дворе заметно поредел и поуспокоился. Бабы, глядя на Леньку, тоже понесли ему кто барскую одежду, кто картину, подсвечник, вазу, другую какую безделицу, а он не брал, стоял и с восторгом в глазах слушал часы. И, зачарованный, так и ушел со двора.

Между тем рассветный ветер отогнал облака к горизонту и над землей засияло неяркое солнце, прикрытое дымкой, будто стыдливая кисейная барышня. Под его светом мерзлая кровь на холодной земле вдруг выступила из глубины льда, расцвела маковой поляной. И люди разом онемели, замерли. А потом вдруг побежали со двора, прихватывая на ходу то, что было обронено и втоптано в снег. Через несколько минут усадьба опустела: никто не хотел оставаться здесь один. Последней семенила к воротам старушонка, что помогала встать барину. С молитвой на устах и смиренной курочкой под мышкой она перебирала непослушными, изработанными ноженьками и мела длинным подолом пустую замусоренную дорогу…

Покойный Николай Иванович уже лежал на столе в гостиной, и горела в его изголовье тоненькая, пугливая свеча, когда на барский двор ворвался Митя Мамухин. Он проспал все, безнадежно опоздал и теперь бесился от негодования. В первую очередь он ринулся в конюшню. Из крайнего денника торчала конская голова, однако жеребец донской породы оказался мертвым — выпученные глаза уже остекленели. Потом Митя обежал коровник, сунулся в курятник — пусто кругом, будто Мамай прошел. Тогда он влетел в терем, но, увидев покойника на столе и безутешную родню около, перекрестился и порскнул на улицу. Легкий ветерок гонял по двору бумагу, шевелил втоптанные в подтаявший снег тряпичные лохмотья; в поземке скакали и чирикали озабоченные воробьи.

— Лихоимцы! — крикнул Митя Мамухин. — Видано ли дело — на грабеж отважились! Совесть потеряли! Ну, паскудники, отольются вам слезы, подавитесь еще!..

И тут он увидел белых каменных львов, стоящих рядком у заплота. Распугав воробьев, Митя устремился к ним, пометавшись, выбрал подходящего и поволок его за задние лапы к воротам. Плоское основание скульптуры бороздило слякотеющий под солнцем снег, шар под лапой и могучая голова перевешивали, так что лев норовил опрокинуться. Тогда Митя завалил его на бок и несколько сажен тащил единым духом. У ворот отпыхтелся, попробовал поднять гипсового зверя на спину, покорячился, покряхтел и потянул все-таки волоком. Тем более что за воротами дорога шла под горку…

15. В ГОД 1918…

Дорога к дому казалась бесконечной…

Какое-то время он еще ждал, что вот-вот, за очередным поворотом, темнота раздвинется, расступится лес — и на горизонте он увидит свой дом или хотя бы его очертания, свет в окне — как это было всегда, если он возвращался в Березино. Он даже пробовал загадывать и считал шаги, но ночь становилась глуше, шаги короче и длиннее дорога. Он знал: теперь-то все равно придет — к утру ли, к полудню, к следующему ли вечеру, и лишь не хватало веры, что они когда-нибудь наступят. И он стал ждать уже не появления дома, а утра, света, пусть неяркого, осеннего, но света, при котором можно увидеть поднесенные к лицу руки. Тогда вернется время…