Красавица и чудовище

Выведенный из себя, он гневно бросил им:

— Я не буду рисковать их жизнями только потому, что вы знаете другой путь.

Катрин повернулась к нему, в свою очередь разъяренная:

— А что, если Мышь прав?..

— Найдем новую машину, — нетерпеливо говорил Мышь, прежде всего для других спасателей, для Мэри, Бенджамина и Кьюллена. — Самую лучшую. Начнем копать с другой стороны…

— Винслоу, — умоляла его Катрин, — если есть хоть какая-нибудь надежда…

— Оставьте нас в покое, — крикнул он им в ответ, — мы уже и так потеряли достаточно времени.

Мышь парировал:

— Продолжайте в том же духе! Теряйте еще время! — бурной жестикуляцией выражая свое неодобрение. Он повернулся к остальным: — Кто-нибудь из вас пойдет со мной?

Черт его подери, яростно подумал Винслоу, когда, после долгой паузы, Джеми сделала шаг и встала рядом С Мышом и Катрин. Остальные молчали, переводя взгляды с гиганта кузнеца на коренастого юношу в кожаной куртке.

— Я с вами, — произнес Кьюллен и поставил на пол ведро с обломками камня. В следующее мгновение Николас опустил кирку и присоединился к ним.

Негодующе фыркнув, Винслоу повернулся к ним спиной и снова размахнулся киркой. Скрежещущий удар стали, дробящей камень, потряс узкий туннель, по которому Мышь и его маленькая команда со всех ног спешили в его комнату,

— Катрин с ними, — вскинул голову Винсент.

— Катрин. — Отец, который, казалось, перестал воспринимать окружающее, пока Винсент, оставив его, прислушивался к исходящим из-за стены звукам, несколько мгновений, казалось, вспоминал это имя. Потом его брови удивленно полезли вверх — находясь только в футе от головы Отца, Винсент теперь мог видеть выражение его лица, мог различить черноту его бороды и бровей на белой как мел от холода и потери сил коже. — Как она могла узнать?

— Она знает. — Часть его естества испытывала чувство удивления, но, поразмыслив над этим, он решил, что удивляться нечему. Разумеется, Катрин должна была бы знать, должна была бы прийти. — Она должна была знать. То, что связывает нас, намного сильнее и глубже, чем мы можем себе представить…

— Как и ваши судьбы, — осторожно сказал Отец, — были неразрывно связаны. — Как и, — тем же тоном продолжал Отец, пока Винсент ощупью пробирался к тому камню, на котором он лежал, — ваши сердца в своем стремлении к единению преодолевают пространство и время, опровергают все законы физики и вероятности…

— Да, — сказал Винсент, снова усаживаясь на место и зная в душе, что сказанное Отцом — правда. Он всегда знал, что это больше, чем просто любовь. Они были тем, что китайские философы называли «янь» и «инь», соединенными навеки на никому не ведомой глубине их душ. И даже если она выйдет замуж за этого человека по имени Барч, что, как он знал, она собиралась сделать в начале года, даже и тогда они будут частью друг друга, к их общему сожалению. Хотя тогда он больше не сможет ее видеть, не сможет даже попытаться сделать это, он знал, что не будет ни единой ночи, в которой ее голос не будет звучать в его снах.

Внезапно он подумал, знает ли она все это.

Очень тихо Отец продолжал, как будто разговаривая сам с собой:

— Однажды июньским днем около сорока лет тому назад я шел по Пятьдесят седьмой улице и, когда подходил к пересечению с Пятой авеню, увидел самую красивую девушку, которую когда-либо видел в жизни. Она шла мне навстречу, на ней было летнее платье, легкий ветерок раздувал ее волосы… она была… как ожившая мечта.

Его рука, когда Винсент коснулся ее, слегка пожала его руку, и Винсент теперь знал, что Отец снова видел сквозь окружавшую их сейчас темноту, как шла эта его ожившая мечта, что с помощью этих слов он снова пытается прорваться сквозь поток времени и снова почувствовать свою радость, испытанную им в тот момент.

— Она не была просто красивой, — тихо продолжал он, — ее глаза, полные жизни, светились пониманием и умом. Ее взгляд на какую-то секунду коснулся меня, и я потерял дар речи. Тогда я понял, что это женщина, которую я искал всю жизнь.

Да, подумал Винсент. Когда он увидел лицо Катрин, оно не было прекрасным, не было безмятежным… залитое кровью, искаженное от боли, измазанное мокрой травой парка, когда он перевернул ее… Как он мог объяснить Отцу, что с ним произошло то же самое? Когда он услышал ее голос, коснулся ее руки… Они стали друзьями, не видя друг друга, потому что ее лицо было все забинтовано, и она не видела его уродства, а он не видел ее красоты, это случилось уже позже.

И все-таки это было то же самое.

Голос Отца дрогнул, в нем зазвучала странная ирония, вызванная, как понял Винсент, возникшим в его сознании образом человека в двубортном твидовом костюме и котелке, опирающегося на легкую трость, сделанную в Лондоне… Доктора, профессионального исследователя, респектабельного служащего Читтенденского института… того молодого и давно исчезнувшего доктора Джекоба Веллса.

— Пока я смог сообразить, что же мне делать, она села в такси и… исчезла.