Красавица и чудовище

— Винсент говорил мне, что вы лучший резчик по дереву во всем Нью-Йорке. — И он расплылся в довольной улыбке, не зная, что ответить на это. И разумеется, тут же не преминул довольно бестактно вмешаться Мышь:

— Мы вместе нашли золото. Он, я и Винслоу. Здесь оказался корабль… — А Винслоу шутя дал ему подзатыльник и сказал:

— Чем меньше ты будешь трепаться про это, тем лучше. — И они все засмеялись, и Кьюллен смеялся вместе с ними.

Но Винсент настоял на своем решении, и они пошли вместе с ним по извивающимся туннелям, вдоль древних, выложенных плиткой коллекторов ливневой канализации и неиспользуемых туннелей метро, которые Катрин уже стала отличать друг от друга, как отличала она пешеходную дорожку между своим домом и домом, в котором жила Дженни, от тропинки к угловому гастроному. По дороге она рассказала ему про то, как они достали твердосплавные сверла и пластичную взрывчатку с помощью Эллиота, про разговор с ним сегодняшним утром, который уже отошел в даль времени.

И Винсент кивнул головой, понимая как то, что это нелегко далось ей, так и то, что она вынесла из этого для себя.

— Не так-то легко тебе было пойти к нему, — тихо произнес он, слегка повернув голову и глядя на нее сквозь все еще пропитанную грязью гриву, — но твое мужество спасло наши жизни.

Катрин покачала головой.

— Я тогда даже не думала об этом, — мягко произнесла она, беря его руки в свои — руки зверя, все в порезах от скал, которые перебинтовала Мэри, поросшие грубой рыжей шерстью, с когтями, способными разломать кирпичную стену. Их ответное прикосновение было легко, как пушинка.

Теперь они стояли в проломе кирпичной стены, сквозь который можно было пройти к подполью ее дома, в месте столь многих тихих разговоров и столь приятных воспоминаний. По пути вверх она рассказала о своих отношениях с Эллиотом Барчем и теперь размышляла о том, что побудило ее в феврале переменить отношение к нему… следовать велению своего сердца.

Она осознала, что теперь, думая о нем, когда в ее душе исчез гнев на него, ему на смену пришло что-то другое… не любовь, а заслуженное им уважение. Ей уже не надо было ненавидеть Эллиота, потому что после сегодняшнего дня в ее сердце уже не было сомнений в глубине ее любви к Винсенту, в ее необходимости для него.

— Я чувствовала, что я теряю лучшую часть себя самой, — тихо сказала она. — Я должна была что-то сделать… — Сделать это без каких бы то ни было вопросов, подумала она, вспомнив снедавшую ее эти несколько часов отчаянную решимость, неумолимую свирепость, не приемлющую поражения. Если бы она тогда, несколько месяцев тому назад, приняла решение выйти замуж за Эллиота и выбрала бы жизнь с ним — а эта жизнь, она не сомневалась, была бы отличной жизнью, — она смирилась бы с его смертью и продолжала бы жить.

Но она сомневалась, смогла ли бы она пережить потерю Винсента. Она сражалась за него, как за воздух для дыхания. Как сражаются животные, по рассказам Исаака, не думая о том, что будет потом, — с той же яростью, целеустремленным усилием, которые переполняли его, когда он сражался за нее. Она теперь поняла это, поняла всей своей плотью и кровью.

Они были куда ближе друг другу, отметила она, чем кто-либо мог себе представить. Истоки этой близости были в каждом из них — и в красавице и в чудовище.

Проникавший сверху из подвала ее дома свет отражался сине-зелеными искрами в его глазах, электрическое сияние верхнего мира, насыщенное и яркое. Ее мира. Теперь она будет гражданином двух миров, своего собственного и тайного, залитого мягким светом свечей Нижнего мира. Она восприняла его совершенно естественно, как нечто такое, о чем не думают в разгар событий… как нечто такое, о чем у нее не было времени думать.

Она могла думать, сейчас и тогда, только о том, что он жив; что они не будут разлучены; что она сможет рассчитывать на прикосновение его руки, на силу одного его присутствия, на радость от сознания того, что он рядом с ней.

— Это было не мужество, Винсент, — тихо произнесла она, чувствуя, как его рука ложится на ее плечи, притягивая ее к нему, под далекий грохот поезда метро в темноте. — Это была любовь.