Красавица и генералы

События менялись, политика делала зигзаги, железные дороги строились, а повседневная жизнь людей текла среди забот о детях и хлебе насущном. Даже после потрясений пятого года ей ничего другого не оставалось, как вернуться к вечным заботам. Несмотря на все тяготы, почти неизбежное исчезновение молодых парней на далеких полях, бедность и краткость существования, жизнь с непоколебимым постоянством залечивала раны и восполняла потери. В ее неизменности отражался вечный земледельческии круговорот и была главная надежда.

Поэтому, когда прогремели короткие грозы малых войн, в России не расслышали в них приближения катастрофы. Уверенность, что никому не дано сокрушить русское целое, была неколебимой. Подрастало поколение Макария Игнатенкова, на его лица падали отсветы Ляояна, Боснии, Агадира, Балкан... И вот оно выросло!

В октябре 1913 года Николай II утвердил замыслы Генштаба по развертыванию вооруженных сил России в случае войны с державами Тройственного союза.

Глава вторая

1

Прошел год. Шли последние дни июля тысяча девятьсот четырнадцатого года. У гимназистов заканчивались каникулы. До первого августа было рукой подать. Виктор старался не вспоминать о гимназии и охотился вместе с Миколкой за лисами в Терноватой балке, скакал на мерине или вылавливал тарантулов. После тех несчастных конокрадов больше ничего необычного на хуторе не произошло, работника Михайлу немного подержали у станового и отпустили. Макарий уехал в Петербург, больше не приезжал.

На хуторе жилось хорошо. Если бы Родион Герасимович не заставлял Виктора сопровождать в поселок клетки с курами и яйца, было бы совсем вольно. Виктор же не торговец, и не хотел, чтобы в поселке думали, будто он едет с дедом продавать кур.

Хутор и дед со своими белыми польскими куда-то далеко отодвигались, когда Виктор оказывался на улицах Дмитриевского. Он видел тесноту поселковой жизни, вдыхал кисловатый воздух, в котором запахи дыма смешивались с запахами гнили, смотрел на бегущих за подводой кривляющихся детей и мысленно обращался к старшему брату.

Где-то здесь, в кирпичных домах за заборами, обитали и его товарищи по гимназии, дети инженеров и служащих. Они тоже боялись поселка, боялись никуда от этого не денешься.

То, что под землей гибли люди, что шахтеры не любили тех, кто устраивал и управлял шахтными работами, определяло отношение гимназистов к поселку.

Дед тоже не любил поселка, не забывал своего прошлого житья в землянке. Ему казалось, что здесь ему завидуют, готовы обмануть, ограбить, даже убить. Когда телега с клекочущими курами катилась по кривым линиям, мальчик понимал, что подчиняется деду только временно. Вот мимо проехал чернявый казак в двуколке с привязанной на длинной веревке коровой. Вот пролетели голуби. Вот со степной стороны плыло белое облако на соединение с желтыми "лисьими хвостами", поднимающимися из труб французского "Униона". Казак с коровой, голуби, облако над "Унионом"... и Виктор тоже готов куда-то лететь.

Продав кур, Родион Герасимович по дороге на хутор заводил с внуком разговор о доходах, ценах в Мариуполе, откуда на пароходе возят донецких кур в Марсель, о приближающейся войне со злобной Австро-Венгрией, которую следует проучить. От войны он ждал выгоду, а Виктор ждал приключений и перемен.

- А Макарий будет... - сказал мальчик и замолчал, выбирая между "героем" и "убит".

- Бог ведает, - ответил дед. - На Макарку все одно у меня надежи нет, к нам он не вернется,

- Как не вернется? - возразил Виктор. - Убьют?

- Авось не убьют, - предположил старик. - Может, кровь прольет и возвысится до больших чинов.

В память Виктора засело, что война для их семьи началась со слов деда о том, что Макарий не вернется. Сама же война загорелась как-то незаметно и непразднично. Начавшаяся первого августа учеба в гимназии совпала с ней и отодвинула ее куда-то к чуждым вопросам взрослой жизни. В актовом зале собрали гимназистов, и было жарко от лившегося в высокие окна августовского солнца, скучно от речей и завидно тем, кто будет воевать. Транспарант со словами "Боже, помоги славянству!" взывал к неясным далям.

2

Мобилизация затронула опытный кадр шахтеров и принесла старшему штейгеру Александру Родионовичу Игнатенкову нежданные заботы: трудно восполнить убыль в забойщиках и машинистах. Еще труднее было приучить новичков после страшной работы и пьяных разгулов снова впрягаться в шахтерскую упряжку. Оседлые углекопы, образовавшие на протяжении жизни двух-трех поколений основной костяк работников, стали сменяться пришлой мужицкой вольницей, словно время возвернулось на десятилетия вспять. Новички работали хуже, зарабатывали меньше, с десятниками и штейгерами разговаривали либо приниженно, либо вызывающе. Столкнувшись с ними, Александр Родионович вспомнил, что в давние времена горнопромышленники отказались использовать десять тысяч арестантов.

Теперь было что-то другое, и поговаривали о том, что власти скоро начнут присылать для работ военнопленных.

Павла попросила Александра Родионовича устроить куда-нибудь ее Миколку.