Красивая женщина умирает дважды

Надя думала: «Да если и нарисуется. Совсем надо быть дураком, что матери своего сына новорожденного помогать мощный мотоцикл покупать». Но Люся настолько искренне уверяла, будто ее вещие сны всегда сбываются, что Надя не спорила. Пусть мечтает. Уж лучше, чем грустно смотреть в окно и целыми днями плакать.

* * *

Савельев затребовал уголовное дело Рокотова. Детали и обстоятельства преступления проглядывал по верхам – к текущей ситуации это отношения не имело. А вот заключение психиатров прочитал внимательно. Отклонений действительно не нашли. Но отметили: злопамятный. Вспыльчивый. Способен на нелогичные, не поддающиеся рациональному объяснению, поступки. Склонен действовать в порыве эмоций. Просчитывать последствия не умеет.

Сначала сделал, короче, потом подумал.

Но специально ехать в Москву? Выслеживать Митрофанову, пугать ее до смерти? Только для того чтобы Дмитрий, наконец, понял – насколько тяжело было когда-то ему самому?! Тратить деньги немалые на поездку?! Очень странный, нелогичный, рискованный поступок.

Да и если вспомнить нападение на даче, то целью явно Люся была, Надя просто под руку подвернулась.

Однако Савельев продолжал пролистывать дело.

В исправительном учреждении Рокотов характеризовался отрицательно, поэтому и на свободу вышел только через три месяца после отмены приговора. Трудовую дисциплину соблюдал не всегда, активно конфликтовал как с товарищами, так и с сотрудниками. Однажды целых десять суток в ШИЗО получил – вместе с осужденным Стокусовым Ю. Б. попытались напасть на начальника отряда. Вроде бы даже и за дело – тот обещал (вероятно, небезвозмездно) поставить в КВР[5] аквариум с рыбками. Но слова не сдержал – вуалехвостов поселил в собственном кабинете.

«Да ты борец за правду», – усмехнулся про себя Савельев.

Хотел уже перелистнуть страницу, но замер.

Стокусов, говорите? Да еще – Юрий Богданович?!

* * *

Люська снова ее разбудила:

– Надюха! Сбылся мой сон!

Митрофанова, как верная жена, честно встала вместе с Димой, в восемь утра. Проводила любимого на работу, прилегла «помедитировать» и задремала. Почему нет, если врач Черемисина снова высадила ее на больничный?

Телефон всегда в подобных случаях выключала, но в последние дни рассеянность накрыла. Что ночью забыла звук убрать, что сейчас.

А Люся продолжает вопить восторженно:

– Он меня понял! Написал – договаривайся с Майком! Бабки подгонит!

– Только этого не хватало, – пробурчала Митрофанова.

– Ты что, за меня не рада?! Мечта всей моей жизни сбывается!!! Прямо, сказал, на завтра можно!

«Блин, вот история. Матушке, что ли, сдать тебя и Гарика твоего?!»

Люся словно прочла ее мысль, понизила голос:

– Только маман ни слова! Я уже все организовала. Мы с тобой завтра вроде как в Мытищи. Термы, бассейн открытый, хамам, короче, на релакс. А по факту – поедем к Майку, за мотоциклом.

– Люська, ты сумасшедшая.

– Надюха! Да мне теперь хоть есть ради чего жить!

– Ну, и делай сама свои глупости. Я в этом участвовать не буду.

– Надь, ну, пожалуйста! Да и маман сказала: только с тобой меня отпустит! Потому что ты на меня положительно влияешь!

– Угу. Но вернешься ты – на мотоцикле.

– А тогда поздно будет. Надь, ты разве не поняла? Я все равно по-своему сделаю. Ну, поехали, пожалуйста!

– Зачем вообще куда-то тащиться? Он продает, значит, ему нужно. Пусть сам свой мотоцикл привозит.

– Майк мне резины второй комплект хочет отдать, бесплатно. Два шлемака крутых, комбез. На мотик не погрузишь. А у тебя машина… Да и обмыть надо всем вместе.

– Прекрасно. Вы будете обмывать – а я таксистом работать!

– Надюха, ну, почему ты такая злющая?

– Нет, Люська. Даже не проси. Все, пока. Я вообще-то спала.

Выключила телефон, откинулась на подушки, закрыла глаза. Но сон, конечно, не шел.

Что делать с глупой подругой? Может, с Полуяновым посоветоваться?

Обычно Димино мнение уважала. Но сейчас понимала: скажет категорически нет – и весь разговор. А Люська ведь все равно поедет. Сама. И с нее станется: обмыть – а потом за руль.

«Ну, а тебе что? Ее жизнь, ее глупости. Пусть сама за них и отвечает. А я буду в стороне держаться».

Вроде решение приняла правильное.

Но чувствовала себя предательницей. И слабачкой.

* * *

В прежние годы упрямца смогли бы нагнуть. Но во времена нынешние Юрий Стокусов держался дерзко. Продолжал утверждать: Марию он не убивал, а все, кто следствие ведет и его в тюрьме держит, очень хорошо заплатят – за каждый день, несправедливо проведенный им за решеткой.

Савельева встретил агрессивно. Но когда речь о старом кореше зашла, растерялся:

– Колян здесь причем?

Строил из себя прожженного-опытного, но руки о штаны сразу вытер, занервничал.

– Биографии у вас похожи. Он по той статье сидел, по какой и ты пойдешь.

Приободрился:

– Вот именно! Обоих нас оговорили! Но мы этого так не оставим. Вместе с Колькой будем в Страсбургский суд подавать. Разорим нафиг всех, кто в тюрьме гнобил ни за что.

– Так зачем он приехал? С тобой опытом делиться? – усмехнулся Савельев.

Юрий куснул губу, замялся. Пробурчал:

– Чушь несете. Каким таким опытом? Его ко мне пустят, что ли? Даже отца повидать не дали, изверги.