Красиво жить не запретишь

— Могло быть хуже, — проронил Иванцив, встретившись с Иволгиным и Скворцовым у двери. Иволгин кивнул, вышел из кабинета, остановился у кадки с буйно вьющимся, захватившим треть поверхности стен и потолка приемной растением. Стараниями секретарши Вали несколько кабинетов выглядело совершенно неожиданно для райотдела, где девяносто девять процентов работающих — мужчины, где сам характер работы, казалось бы, исключает изысканные манеры и уют интерьера. Цветы — вот что впечатляло в кабинетах отдела. А уж на «своей» территории, в приемной увлечение и фантазия Вали проявились столь неудержимо, что любой посетитель, впервые открыв дверь приемной, останавливался — в удивлении или замешательстве: куда он попал? Этот «зимний сад» весь год был в цветении, менялись только форма и размер цветков, их палитра.

Иволгин, впрочем, остановился не по причине умиления перед мощной комнатной лианой, сотрудники давно привыкли к неординарному виду приемной. Когда нужные люди вышли из кабинета, Иволгин произнес:

— Все живы-здоровы? Предлагаю продолжить заседание в более узком кругу. Пошли ко мне.

Скворцов устроился в кабинете Иволгина у окна, он давно облюбовал это место. Когда засиживались часами, можно было открыть окно и жадно пару раз затянуться сигаретой. Весной, в мае, рядом с окном подымались свечи каштанов. На журнальном столике, примостившемся у окна, Валентин готовил кофе, но это бывало по вечерам.

Иванцив сел почти рядом, приставив стул к углу письменного стола Иволгина. Фоминчук, расположившись, как и все остальные, за длинным столом, тут же принялся перебирать бумаги в папке, очевидно, для передачи в прокуратуру.

Иволгин, поерзав и устроившись поудобнее в кожаном кресле, спросил:

— Что, обменяемся впечатлениями, посчитаем наши раны? Или сразу за работу?

Иванцив тоном пенсионера-анонимщика проворчал в ответ:

— Уж эта милиция! Не бережете людей, так хотя бы время их поберегли…

— Простите, но сейчас самое рабочее время. Внеурочные же часы нам частично отдадут, когда пойдем на пенсию. Надеюсь, помните, что на заслуженный отдых присутствующие здесь уйдут довольно-таки молодыми…

— И довольно-таки поизношенными, — вставил Скворцов.

— От износа умирают лишь редкие умы, — опять вмешался Иванцив.

— Итак, во время работы не курим, не пьем — я имею в виду кофе, — подытожил Иволгин. — Предлагаю высказаться. У меня впечатление, что мы зашли в тупик и необходимо побыстрее из него выбраться.

— Как известно, — решил дать себе и другим разрядку Иванцив, — тысячи путей ведут к заблуждению и только один — к истине. Ну, а у нас счет пока — на сотни.

— Да, сотни людей проверили, уточнили: жизнь, которую вела убитая Черноусова, не назовешь почтенной. Ладно, выскажу собственные соображения. Пестрое ее окружение я разделил на четыре ранга: коллеги, приближенные — друзей у нее, считаю, не было, родственники и прочие. При таком раскладе оба наших бегуна — и Жукровский, и Федосюк попадают во вторую категорию. Она-то, полагаю, и должна нас интересовать. При всем моем неуважении к людям типа Томашевской я все же не склонен подозревать ее в убийстве, тем более, что при большом желании она вообще могла организовать торжественные проводы Черноусовой на пенсию.

— Я склоняюсь к тому же мнению, — проронил Иванцив.

— Но ведь есть свидетели, показавшие, что Томашевская угрожала Черноусовой, — заволновался Фоминчук.

— Не суетись, Гриша, — Иволгин понимал максимализм тридцатилетнего Фоминчука. — Кроме черного и белого существуют и другие цвета. Торговля новорожденными, подпольные аборты — преступления, которые в сознании обывателя никак не стоят в одном ряду с убийством. Да и не опасна была старуха Томашевской, у последней — широкая спина братца. С родственниками ситуация тоже почти ясна: отпечатки пальцев сестры убитой, ее сына и невестки не идентичны найденным. Ну, а люди их склада не нанимают, как правило, убийц.

— Сосредоточимся на второй категории? Жукровский, после двойной попытки убить девушку, меня интересует скорее всего в качестве свидетеля.

— Ну уж нет! — Вознюк, прокатившийся за Жукровским в Киев, был явно не согласен на эпизодическую роль своего подопечного. — Этот гусь на все способен! Как он машину увел, а? А Людмилу как использовал?

— Ну, из классики известно, что убивает не Дон Жуан — его самого убивают. Жукровский — преуспевающий герой-любовник, причем, как правило, не Жук тратился на женщин — они на него.

— Да, такой типаж хорошо изучен. С виду — орел, спугнешь — воробей, — Иванцив, как обычно, продвигался в логических размышлениях параллельно с Иволгиным, и Скворцов не мог понять эту загадку. Ведь столь разные характеры, темпераменты! Не в возрасте же разгадка. Или срабатывал опыт? Он у обоих — дай Боже… Нет, решительно не Жукровский! Да и мотива убедительного у него не было и быть не могло.

— А злость? — подбросил Скворцов. — Почти наверное старуха надула нашего героя-любовника.

— Если не убивал, зачем было в бега подаваться? — не хотел сдаваться Вознюк.