Читаем Красные орлы полностью

Затем занимался со своими одноклассниками: сыном богатой купчихи Воронковой – Николаем и сыном хлеботорговца Меньшенина – Сашкой. Николай – парень общительный, способный, но очень беспечный. На учебу ему было наплевать. Он знал, что маменькины деньги гораздо дороже школьного табеля. Сашка Меньшенин не отличался ни рвением, ни способностями. Это – типичный второгодник.

Самому мне надо было получать только пятерки: я учился на земскую стипендию и был освобожден от платы за учение. Земство давало на меня отцу по 25 рублей в год.

С одной стороны, я усваивал на «пять» гимназические науки, а с другой – невольно изучал и сравнивал жизнь людей. А в жизни чего только ни насмотришься, особенно летом, когда едешь на каникулы домой. В летние месяцы я обычно работал с матерью в поле и иногда у соседей-кулаков – Якова Нестеровича Пермякова и Харитона Константиновича Голикова.

А сколько в это время перечитано было фронтовых писем неграмотным солдаткам, сколько «отписано» ответов в действующую армию! И что ни письмо, то рассказ о горе, о беде.

И опять у меня возникало множество вопросов, о многом хотелось спросить. Но кого?

Были среди учителей благородные люди: математик Александр Федорович Румянцев, учитель немецкого языка Александр Петрович Клейн, словесник Виктор Михайлович Можгинский, географ Николай Федорович Дементьев, учитель пения Павел Павлович Бучельников. У них нет-нет да и проскальзывало какое-нибудь замечание насчет «порядков» в Российской империи. Однако учителя были далеки от нас. Впрочем, и теперь не с каждым поговоришь, нет, не с каждым…

Но об этом потом, а сейчас надо спать. Ведь прошлую ночь почти не спал и сегодня опять засиделся за дневником.

Нравится мне заниматься этим, вспоминать свою жизнь, которая – я теперь ясно вижу – нелегкой дорогой вела меня, но в правильном направлении – к пролетарской партии большевиков.

15 апреля

Странно подумать, что раньше я не вел дневник. Вот уже второй день я все мечтаю, как приду вечером домой, достану свою тетрадку и сяду писать.

Арька Рабенау спрашивает сегодня: «Ты что, как лунатик, ходишь?» Я ему ничего не сказал. Арька – мой друг. Но дневник – тайна от всех. Я только для себя пишу. А если решишь, что покажешь другим, может не получиться такая откровенность.

Все думаю о том, что у меня спросили в укоме, когда принимали в партию коммунистов.

Хорошие люди встречались мне за эти годы. Многое они мне объяснили, но и с их помощью я часто не мог выбраться из лабиринта встававших передо мной вопросов. Тогда обратился к книгам. Вместе с Арькой Рабенау, Петей и Мишей Скворцовыми, Грибусей Доновым, Костькой Елисеевым, Шурой Комлевым и другими гимназистами я уже два года состою в литературно-философском кружке. Странно, что создать его помог нам учитель Закона Божия протоиерей отец Тихон Андриевский, да еще вопреки воле директора гимназии В.С. Максимова.

В кружке прочитали и разобрали некоторые произведения Достоевского, Белинского, Льва Толстого, Михайловского. Добрались даже до Гегеля. Касались и биологических тем – читали Мечникова и Спенсера. Все это сначала подорвало, а потом и совсем разрушило мою веру в Бога.

Но только после Октябрьской революции мы добрались до главного. Взялись за изучение Карла Маркса, узнали о Ленине. Вот где разрешение наших споров, вот у кого надо искать настоящую правду жизни!

Расширился у меня и круг старших друзей, к которым можно обратиться за советом. Я сильно доверяю товарищу Федорову, который возглавляет наш уком, и другим вожакам камышловских большевиков. Это все люди из народа.

Федорова Антипа Евгеньевича я знаю давно. Общительный, хотя и суровый человек, он работал раньше приказчиком в магазине братьев Выборовых. Никто ничего не подозревал: приказчик как приказчик. А когда произошла революция, выяснилось, что Федоров давно состоит в большевистской партии. Служба в магазине помогала ему скрываться и выполнять партийные задания.

У меня теперь есть пример в жизни. Я хочу стать таким, как старые коммунисты-подпольщики, которые еще при царизме, не боясь каторги и смерти, выступали за народное дело.

6 мая

Полмесяца не прикасался к дневнику: много работы, много событий. Думал, что уже никогда не притронусь к своей тетрадке, но сегодня достал ее из стола, перечитал все записанное и решил продолжать дневник.

Около двух недель заведую конторой уездной газеты «Известия». Неожиданно вдруг вызвали в уком и предложили:

– Давай, товарищ Голиков, иди заведовать газетной конторой.

Я вначале даже опешил. Никогда не рассчитывал на такую должность и представления не имел об этой работе. Но со мной в долгие объяснения не входили.

– Надо, – говорят. – Не такое теперь время, чтобы ждать, пока вырастешь. Берись за дело, осваивайся, а мы поможем.

И еще добавили:

– Запомни на всю жизнь: раз партия дает поручение, твое дело с честью выполнить его…

До меня этой конторой заведовала одна «левая» эсерка. Она прибрала к рукам издательство и чувствовала себя в нем полной хозяйкой. Ее сняли по требованию укома и назначили члена РКП, т. е. меня.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Жертвы Ялты
Жертвы Ялты

Насильственная репатриация в СССР на протяжении 1943-47 годов — часть нашей истории, но не ее достояние. В Советском Союзе об этом не знают ничего, либо знают по слухам и урывками. Но эти урывки и слухи уже вошли в общественное сознание, и для того, чтобы их рассеять, чтобы хотя бы в первом приближении показать правду того, что произошло, необходима огромная работа, и работа действительно свободная. Свободная в архивных розысках, свободная в высказываниях мнений, а главное — духовно свободная от предрассудков…  Чем же ценен труд Н. Толстого, если и его еще недостаточно, чтобы заполнить этот пробел нашей истории? Прежде всего, полнотой описания, сведением воедино разрозненных фактов — где, когда, кого и как выдали. Примерно 34 используемых в книге документов публикуются впервые, и автор не ограничивается такими более или менее известными теперь событиями, как выдача казаков в Лиенце или армии Власова, хотя и здесь приводит много новых данных, но описывает операции по выдаче многих категорий перемещенных лиц хронологически и по странам. После такой книги невозможно больше отмахиваться от частных свидетельств, как «не имеющих объективного значения»Из этой книги, может быть, мы впервые по-настоящему узнали о масштабах народного сопротивления советскому режиму в годы Великой Отечественной войны, о причинах, заставивших более миллиона граждан СССР выбрать себе во временные союзники для свержения ненавистной коммунистической тирании гитлеровскую Германию. И только после появления в СССР первых копий книги на русском языке многие из потомков казаков впервые осознали, что не умерло казачество в 20–30-е годы, не все было истреблено или рассеяно по белу свету.

Николай Дмитриевич Толстой , Николай Дмитриевич Толстой-Милославский

Биографии и Мемуары / Документальная литература / Публицистика / История / Образование и наука / Документальное
Браки совершаются на небесах
Браки совершаются на небесах

— Прошу прощения, — он коротко козырнул. — Это моя обязанность — составить рапорт по факту инцидента и обращения… хм… пассажира. Не исключено, что вы сломали ему нос.— А ничего, что он лапал меня за грудь?! — фыркнула девушка. Марк почувствовал легкий укол совести. Нет, если так, то это и в самом деле никуда не годится. С другой стороны, ломать за такое нос… А, может, он и не сломан вовсе…— Я уверен, компетентные люди во всем разберутся.— Удачи компетентным людям, — она гордо вскинула голову. — И вам удачи, командир. Чао.Марк какое-то время смотрел, как она удаляется по коридору. Походочка, у нее, конечно… профессиональная.Книга о том, как красавец-пилот добивался любви успешной топ-модели. Хотя на самом деле не об этом.

Дарья Волкова , Елена Арсеньева , Лариса Райт

Биографии и Мемуары / Современные любовные романы / Проза / Историческая проза / Малые литературные формы прозы: рассказы, эссе, новеллы, феерия
Савва Морозов
Савва Морозов

Имя Саввы Тимофеевича Морозова — символ загадочности русской души. Что может быть непонятнее для иностранца, чем расчетливый коммерсант, оказывающий бескорыстную помощь частному театру? Или богатейший капиталист, который поддерживает революционное движение, тем самым подписывая себе и своему сословию смертный приговор, срок исполнения которого заранее не известен? Самый загадочный эпизод в биографии Морозова — его безвременная кончина в возрасте 43 лет — еще долго будет привлекать внимание любителей исторических тайн. Сегодня фигура известнейшего купца-мецената окружена непроницаемым ореолом таинственности. Этот ореол искажает реальный образ Саввы Морозова. Историк А. И. Федорец вдумчиво анализирует общественно-политические и эстетические взгляды Саввы Морозова, пытается понять мотивы его деятельности, причины и следствия отдельных поступков. А в конечном итоге — найти тончайшую грань между реальностью и вымыслом. Книга «Савва Морозов» — это портрет купца на фоне эпохи. Портрет, максимально очищенный от случайных и намеренных искажений. А значит — отражающий реальный облик одного из наиболее известных русских коммерсантов.

Анна Ильинична Федорец , Максим Горький

Биографии и Мемуары / История / Русская классическая проза / Образование и наука / Документальное