Красный, как жизнь

Все заботы собрал Женька. С каждым днем эти заботы становились тревожнее. Оставлять его на соседей на весь день было боязно. Доверить лоботрясу Валерке младшего братика – и того страшней.

Выход подвернулся случайно.

Соседка рассказала, что из глухой деревни к ней приехала племянница, девушка простая, малограмотная, но добрая и покладистая. Ищет любую работу. Прикинув силы, бабушка взяла ее в няни за символические деньги, но и их приходилось выкраивать.

Няня была хорошая. Тося, кровь с молоком, румянец во все щеки, любила детишек. Своих мечтала завести с женихом-героем, который должен был вернуться домой с победой, встретить ее и влюбиться без памяти. А пока она согласилась нянчить Женьку. Одной заботой у бабушки стало меньше.

Ударили морозы с метелями.

Женька по-прежнему не вылезал из вялых простуд, насморков, кашлей, не помогало ни молоко, ни рыбий жир, ни бульон из парного мяса. Сидел он дома, играл с Тосей, а чистый воздух нюхал из форточки, которая, по бабушкиному распоряжению, открывалась ровно на пять минут четыре раза в день на проветривание. Что и так, по ее мнению, было большим риском для ребенка.

Под конец первой декады зима угомонилась, небо распогодилось, солнце и снег горели праздничным огнем. В один из таких расчудесных дней Женька, сидя на Тосиных руках, смотрел на улицу. Мальчик заскулил, и доброе сердце женщины не выдержало. Сколько можно ребенка мучить взаперти, когда такая благодать на дворе?! Ничего от чистого воздуха не случится, только здоровее будет: вон, у них деревенские ребятишки в любой мороз босиком бегают. Надо городскому малышу крепнуть.

Недолго думая, Тося одевает Женьку в половину того, что надела бы бабушка – натягивает пальтишко, завязывает его своим пуховым платком в пол-лица так, что только глаза торчат. Платок заменяет и шапку.

Тося выходит с малышом на крыльцо.

Солнечный, морозный день.

Погода чудесная, на сердце у Тоси светло и радостно, как будто наши уже победили на войне.

Женька, не привыкший к улице, тихонько сидит у нее на руках, только из носа пар валит. Тося хочет сделать доброе дело и дает ребенку подышать свежим воздухом, а для этого раскрывает ему лицо. На морозе Женькины щечки быстро розовеют. Тося радуется и не замечает, что малыш немного подкашливает: ему тяжело с непривычки глотать ледяной воздух.

Прогуляв так с час, Тося возвращается довольная собой. В ее руках Женька скоро станет богатырем! Такой сюрприз будет Тамаре Тимофеевне, когда мальчик закалится!

Вечером у Женьки начался жар.

Лобик горел, ребенок тяжело, хрипло дышал. Вызванный доктор поставил страшный диагноз: двухсторонняя пневмония. Бабушка отказалась верить: откуда пневмония, когда ребенок из дома не выходит! Доктор спорить не собирался, а прописал лекарства, какие нельзя было найти, – пенициллина все равно не достать, – и посоветовал тщательно следить: ему не нравились хрипы у малыша.

Видя, что натворила, Тося в слезах призналась, что хотела закалить Женьку и не догадалась, как оно выйдет. Выгонять глупую девчонку было бесполезно – где еще найдешь няню!

Отругав Тосю так, что на душе стало легче, бабушка взялась за Женьку.

Тося обещала исполнять каждое ее слово.

С трудом раздобыв два кило мерзлой картошки, бабушка держала Женьку над паром. Пригодились и засохшие горчичники, которые одолжила хозяйка квартиры.

Но температура не спадала.

На третий день Женьке стало хуже.

Он лежал в постели, маленький и тихий, так что сердце бабушки разрывалось от ужаса. Пришедший врач страхи не развеял: по его мнению, ребенка надо немедленно везти в больницу, иначе за последствия он не ручается. Только в больницу надо ехать с лекарствами – для гражданских там ничего нет, все снабжение идет в военные госпиталя.

От идеи везти Женьку в больницу бабушка отказалась. Доктор сказал, что это ее право. К ночи надо готовиться: возможно, наступит кризис. Если малыш переживет его, то выкарабкается. Главное – потом дать ему то, что ему захочется съесть: организм сам знает, что ему нужно.

На работу бабушка не пошла.

Чтобы самой обтирать Женьку спиртом и менять холодные компрессы на лбу. Тося готова была на все, но ее не допускали к ребенку.

Ночью Женьке стало совсем плохо.

Он дышал еле-еле и горел так, что уксус не помогал. Глаза Женьки замерли в щелочках век, он тихонько стонал, почти не реагируя на слова, а воду мог только слизывать.

Тося рыдала в углу, но бабушке некогда было лить слезы. Она сражалась за жизнь сына.

И молилась. Всеми силами.

Тимофей Евдокимович заставил взять семейную икону, которой благословлял ее на свадьбу с моим дедом, чуть не насильно засунув икону в чемодан.

Казанская икона Божьей Матери.

Бабушка молила Богородицу только об одном: спаси сына.

В середине ночи ей показалось, что Женька не дышит.

Бабушка всполошилась, стала трясти его, закричала Тосе. Вместе они чуть не затормошили ребенка, когда в панике бабушка сообразила потрогать пальцы. Кончики были теплыми. Дыхание – еле заметное – струилось сквозь пересохшие губы.

Женька спал!

Кризис, о котором предупреждал врач, наверно миновал. Предстояло самое трудное.