Увидев меня, цыган чуть напрягся, думал, что я по его душу пришел. Я снял кепку и стал ей обмахиваться. Жары нет, но вроде как мух отгоняю. Это наш условный знак, означающий, что все пучком и сиди на жопе ровно. Расслабься.
Цыган выдохнул. Уловил мой взгляд, который я задержал на Доминике и все понял за кем я пришел. Ускорился и закончил с ее туфельками через минуту, не стал даму задерживать.
Та встала с табурета, одарила цыгана горстью монет (судя по лыбе Рубина, горсть оказалась приличная) и зашагала в сторону тенистой аллеи на краю площади. Я увязался за девушкой, попинавыя по дороге камешки и беззаботно сунув руки в карманы брюк. Тунеядец на прогулке, да и только.
Доминика остановилась и присела на скамейку под старой березой. Вытащила тонкую сигарету и закурила. Я сел рядом, но не вплотную, будто не с ней вовсе.
— К чему такие шпионские игры, — процедил я шепотом, почти не шевеля губами.
— У меня для тебя поручение, Алекс, — проговорила Доминика.
Готов поклясться, что губы у нее вообще не шевелились. Покруче чем у меня вышло. Ого… Вот это подготовка.
— Слушаю.
— Под этой скамейкой лежит дощечка… Ее нужно прицепить на тот вагон, который перевозит наш груз. Состав на станции остановился.
— Ты решила поменять маркировку вагона?
— Да… Это важно. Я отвлеку охрану, а ты все сделаешь. Я в тебя верю, Алекс…
— Ловко же ты мной распоряжаешься, согласия не спросила, а уже веришь в меня, — я сделал вид, что немного возмутился. Надо же было чуть повыделываться.
На самом деле Янтарка шла грузовиками, а что было в тех ящиках, что вместо Янтарной комнаты граф официально отправил из Царского села, я и сам не знал. Железки какие-нибудь, наверное. Или вообще булыжники и кирпичи.
— Нужно довести начатое до конца, — Доминика улыбнулась одним уголком рта.
— Ладно… — хотелось кивнуть, но вовремя сдержался. — Когда выдвигаться?
— Я пойду на станцию прямо сейчас, ты выдвигайся следом минут через пять. С охраной я разберусь, удачи тебе, Алекс.
— И тебе…
Доминика встала и ушла, а я сидел, болтал ногой и изображал праздного прохожего, который присел на лавку, чтобы поглазеть на дерущихся воробьев и проходящих фрау.
Удача явно мне понадобится. Присутствие посторонних на станции, где сгрудились проходные составы с оружием, амуницией и прочей тушенкой — каралось расстрелом. Сильно уж бдели фрицы за этим местом. Тут никакой пропуск, выписанный левой пяткой, не спасет. Если в городе я мог отбрехаться от любого патруля как переводчик самого графа, мол, простите, нажрался, заплутал, то на железнодорожной станции такое не прокатит. Туда так просто не попадешь, а если и попал, значит, ты либо диверсант, либо партизан.
Пора. Я уронил на землю монету и полез за ней под скамью. Выудил монету и заодно нужную дощечку. На ней значилась маркировка из цифр и непонятных аббревиатур, нанесенных черной краской через трафарет. Сунул табличку за пазуху и пошлепал в строну станции.
Попасть туда оказалось проще, чем я думал. Белый день на дворе, кругом немчура шныряет, вот и расслабилась охрана, да и собаки их сытые на солнышке задремали, шкурой подрагивая.
Я проскользнул на станцию, незаметно перемахнув через колючку, даже не зацепившись. Научился за время пребывания здесь быть почти невидимкой.
Спрыгнул с платформы и затерялся среди змеевидных составов. Пахло креозотом, ржавым железом и очередной интригой.
Так… Где этот товарняк? Логично предположить, что не в тупике, а на путях поближе к магистральным. Груз-то ценный на нем официально загружен.
Я вышел к основному пути, ныряя под вагонами карасиком.
Тюк! Тюк! — послышались стуки по металлу. Черт! Обходчик! Нырнул под вагон и притаился. Перед моим лицом встали стоптанные сапоги. Молоточек ударил по колесу, отдавая звоном в ушах. Что-то не понравилось обходчику, он стукнул еще. Может, я звук искажал своей тушкой. Подвинулся чуть дальше, но под локтями предательски зашуршал гравий.
Сапоги перед моим лицом замерли, раздумывая, что делать. Затем вдруг приняли горизонталь, опуская на землю их владельца. На меня уставилась бородатая пропитая морда.
Хвать! Я вцепился в бороду и притянул морду к себе.
— У-у! — завыла борода перегаром.
— Тихо ты! — прошипел я, прикрывая свое лицо другой рукой, чтобы харю мою не срисовал железнодорожник.
— Не убивай, я ничего не скажу, вот те крест! Пусти… У-у, больно!
— Если будешь вести себя тихо и покажешь мне, где состав из Царского села который пришел, то жить будешь.
— Так на соседнем пути он, аккурат за этим стоит.
Я отпустил бороду и выбрался из-под вагона:
— На немцев работаешь, падла?
— Мил человек, так я ж подрастрельный, если откажусь, то на тот свет отправят. Мало у них спецов по станции, не добровольно я пошел, под страхом смерти. Прости, а ты сам-то кто будешь? Из партизан, али из подполья?
— Со мной пойдешь, — отрезал я, будто не расслышал вопроса. — Чтобы я уверен в тебе был, потом отпущу.
— Спасибо, мил человек, дай бог тебе здоровичка, я за тебя вечерком чарку выпью. Чтоб этим фашистам пусто было! Только не взрывай ничего здесь прошу, меня же первого и вздернут.