Красный волк

Стать старшим счетоводом? Добиться жалованье побольше? Пристроить сестер? Нет, это все хорошо и правильно, но разве это цели? Обычный звериный инстинкт шкурного выживания, переложенный на разумный язык. Вырой нору поглубже, догони зайца потольще, охраняй свою стаю. Но разве ему оставили выбор? Они сгноили отца, а теперь, похоже, потешались над тем, что осталось от его семьи. Кто были эти они Ун не знал, да и запретил себе думать. Бесцельная ненависть уже завели его однажды в тупик. Он вспомнил, каким жалким и мелочным был в первые недели в конторе господина Чи. Нет, таким больше стать нельзя.. Он будет работать с усердием, он многого добьется, и многому научится. Просто теперь перестанет закрывать глаза на правду.

Ун думал, что главный мечтатель в их доме Тия, но нет, это оказался он сам. Убедил себя, что конторский галстук может быть для него целью, и даже поверил в это. Вот только, сколько не верь, а песок водой не станет и напиться им не получится.

Дома сестры окружили его и потребовали рассказать все в подробностях. Ун улыбался, хотя его тошнило, и выдумывал как не в себя. А они смотрели на него, лжеца, восторженными глазами. И восторг этот стоил каждого сказанного обмана. Но в конец он решил добавить немного полуправды:

– Ходить к госпоже Дите больше не стоит. Она смелая женщина, но не хочу, чтобы у нее были проблемы.

– Да, – кивнула Тия, и собиралась сказать что-то еще, но тут Кару вдруг хлопнула в ладоши, выбежала в свою комнатку, которую делила с матерью, и вернулась, размахивая клочком бумаги.

– А у нас тоже новости! Представляешь, Тия видела господина Ирн-шина! Нам дали разрешение пойти домой и забрать свои вещи!

Тут уже всего актерского мастерства Уна не хватило. Он поморщился, представив, как будет собирать тюки тряпья, как будет набивать ими тележку, точно баба-старьевщица. Это было отвратительно – до рези в животе, и он захотел сказать первую за весь вечер правду, но тут Тия посмотрела на него внимательно и предупреждающе. Так разговаривать одними лишь глазами умел только отец. Пришлось снова растягивать губы в улыбке, Да и чего уж тут выделываться? Ему, может, ничего и не надо, но не ходить же сестрам раздетыми? На его жалованье одеть двух девушек – задача та еще.

И он сказал:

– Ну, почему нет?

Уже оказавшись перед остывшим трупом своего старого дома, Ун вспомнил это самое «Почему нет?» и смог на него ответить: вот поэтому. Дом был выпотрошен. И потрошила его не ловкая рука охотника или даже мясника, но жестокого ребенка: его как будто истерзали для забавы. Мебель перевернута, сдвинута, в столовой все стулья лежат на полу, а на столе стояли пустые тарелки, точно обед должен был вот-вот начаться. Ун хорошо помнил эти тарелки с синей каемкой – им было черт знает сколько лет. Он провел пальцем по краю одной и тут же брезгливо отдернул руку, маша ей и пытаясь избавиться от серой влажной пыли. Ему не нужно было есть из этих тарелок, но от одной мысли, что когда-то он из них ел, а теперь они вот такие — на языке появился привкус пыли.

Охранник негромко хмыкнул у него за спиной. Ун из принципа не стал оборачиваться. К ним приставили сторожей, что за мелочное унижение! Как будто дети Рена пришли сюда, чтобы набить карманы столовым серебром и вынести за пазухой большие часы из гостиной. Они знали, что все здесь теперь принадлежит империи и забрать они могут немногое и только личное. Как можно было подумать, что он и сестры станут пытаться воровать у, по сути, его величества?

«Это не первое и не последнее унижение, – подумал Ун, медленно поднимаясь на второй этаж, – не надо их радовать мольбами и жалобами».

На самом деле, ему очень хотелось заглянуть в кабинет отца, но какой-то голосок внутри шепнул: «Это было бы неблагоразумно», — и он свернул в жилое крыло.

Тия и Кару все еще возились в своих комнатах, охранник теперь уже поравнялся с Уном и спросил озадаченно:

– А вы ничего не хотите забрать?

«Тебе только объяснения не давал, что я хочу, а что – нет», – подумал Ун, и, надеясь, что это избавит его от необходимости отвечать на какие-либо вопросы, открыл дверь своей старой спальни. После поступления в училище он старался не ночевать здесь, ему, маленькому, ничего не знавшему дурачку, необъявленное противостояние с отцом казалось очень серьезной вещью. Он вообще оставался ребенком слишком долго.

В его спальне все оказалось не лучше, чем в остальных комнатах и коридорах. Шкаф открыт, перед ним завалы одежды, рубашки свисают как будто обрывки разорванной кожи, книги на полу – все открыты, словно каждую внимательно пролистали прежде чем откинуть в сторону.