Кремлевская жена

Здесь же, у станций метро, кавказские люди торговали цветами, пенсионерки – вязаными свитерами, шапочками и детской одеждой, кооператоры – фигурным мылом в виде слоников и прочих животных, а мелкие фарцовщики – «самопалом», то есть самодельными джинсами-варенками с «липовыми» западными этикетками.

На оживленных уличных перекрестках «наперсточники» обжуливали доверчивых идиотов, а возле уже опустевших газетных киосков молодые парни и девушки – артисты самодеятельных студий и театров – сами продавали билеты на свои спектакли, громко рекламируя:

– Ансамбль «Группа граждан»! Спектакль о Сталине «Мой бедный Coco»! Только у нас!..

Или:

– Последний крик театрального сезона! Пьеса Радзинского «Я стою у ресторана – замуж поздно, сдохнуть рано»!..

Иногда рядом с ними стояли группы людей с плакатами:

«СБОР ДЕНЕГ НА ПАМЯТНИК ЖЕРТВАМ СТАЛИНСКИХ РЕПРЕССИЙ»

«ВЕРНУТЬ ГРАЖДАНСТВО АЛЕКСАНДРУ СОЛЖЕНИЦЫНУ» и —

«ДОЛОЙ ЛИМИТЫ НА ГАЗЕТНУЮ ПОДПИСКУ!»

У кинотеатров клубились очереди на утренние сеансы – всюду шел наш первый секс-шлягер «Маленькая Вера», гигантские афиши так и писали:

«ПЕРВЫЙ СОВЕТСКИЙ ОТКРОВЕННЫЙ ФИЛЬМ О СЕКСЕ И ЖИЗНИ»

Конечно, в первую очередь рвалась на этот фильм уличная шпана…

А возле интуристовских гостиниц иностранцы грузились в туристические автобусы, чтобы знакомиться с московскими церквами и выставками. При посадке в автобусы и при выходе из них этих иностранцев яро атаковали подростки-валютчики, предлагая «чейндж» на все – на валюту, на одежду прямо с плеча, на сигареты…

На улице Горького, у кафе «Лира», толпа окружила двух уличных музыкантов – бородатого мужика в панаме и подтяжках и худого парня в синенькой шапочке с длинным козырьком и с рюкзачком за плечами. Бородатый на банджо, а молодой на саксофоне дуэтом наяривали какую-то джазовую мелодию. А рядом, ну буквально в двадцати метрах, уже вовсю функционировал московский «гайд-парк»: группы москвичей и приезжих яростно обсуждали вчерашний разгон демонстрации, армяно-азербайджанский конфликт, экологические проблемы и лимиты на подписку. Рыжий парень в черной рубашке-косоворотке с вышитой на ней эмблемой-колоколом громко кричал, что жидомасоны поставили себе целью в 2000 году покорить весь мир и надо срочно дать им отпор…

Милиция не вмешивалась. Хотя милиционеров тоже было много повсюду, но они гоняли лишь «наперсточников», спекулянтов варенками, старух с вязаньем и подростков-валютчиков.

Среди этой шумной и разноликой воскресной жизни бросалась в глаза пустота на площадях и скверах, огороженных синими и желтыми милицейскими барьерами-козлами. За этими барьерами, у деревянных сцен-помостов суетились лишь сотрудники районных отделов культуры и музыканты духовых оркестров – готовили народное гулянье по случаю Дня Москвы и Дня танкиста. Здесь же лениво патрулировали наряды милиции – на случай стихийных демонстраций и митингов…

Но все это – все, что я видела по дороге от набережной Туполева к центру города, оказалось хотя и яркой, но лишь фасадной частью воскресной жизни нашей прекрасной столицы.

Обогнув «Пекин» и въехав с улицы Гашека во двор соседней с гостиницей школы, я вдруг очутилась перед шумно-неистовой толпой. Пришлось так резко тормознуть, что кативший за мной автокран Запарина чуть не саданул меня в зад. А впереди толпа человек в четыреста бешено давила друг друга в темном водовороте вокруг автофургона с надписью «ХОЗТОВАРЫ». И не было здесь ни милиции, ни дружинников – добровольцев из числа солдат, вернувшихся из Афганистана, ни плакатов с призывами к демократии и либерализации. Здесь люди орали друг на друга, матерились, ожесточенно толкались, протискивались вперед, протягивая деньги стоявшему на подножке автофургона парню. А тот в обмен на деньги давал им какие-то маленькие пластиковые флаконы. И отовсюду – с улицы Гашека, с Васильевской и даже с Бронной – спешили сюда еще люди, крича на ходу: «Кто крайний? Кто крайний?»

Я высунулась в окошко машины, спросила у пробегавшего мимо счастливчика с охапкой этих флаконов в руках:

– Что дают?

– «Антимоль»! – ликующе ответил он на ходу. – Импортная!