Кремлевская жена

Глухой и хрипловатый голос сменил напористого Ройтмана.

«– Знаете, – сказал этот голос, – однажды ко мне в квартиру позвонили. Я открыл дверь, увидел – стоит высокий худой подросток. „Вы Заманский?“ „Да“, – говорю. „Я, – говорит, – слышал про вас по „Голосу Америки“. Они сказали, что вы диссидент. А раз вы диссидент, значит, у вас есть Бердяев, Ключевский и другие книги, которые я должен прочесть. Не бойтесь, я вас не выдам даже под пыткой“. Вот так мы познакомились. Но Саша очень скупо рассказывал о своих отношениях с родителями, и у меня было ощущение, что он их стыдится. Знаю только, что они несколько раз приезжали за ним в Саратов, уговаривали его вернуться в Москву, но не уговорили. Больше того, все деньги, которые они присылали ему в Саратов, он отсылал им обратно и жил со своим слепым дедом на крохотную пенсию деда по инвалидности – 37 рублей в месяц. Ну как можно прожить на 37 рублей? Саша в Саратове сразу начал работать – давал уроки английского, физики, и не только своим сверстникам, но и старшим ребятам. А в четырнадцать лет он вообще ушел из школы и работал кем придется – лаборантом, носильщиком на вокзале, собачьим парикмахером – кем хотите! И занимался самообразованием…»

Я стояла на кухне у выключенного чайника и слушала как завороженная, даже забыв про кофе. Нет, не зря, оказывается, я влюбилась в этого Сашу чуть ли не с первого взгляда! В 15 лет он экстерном сдал все экзамены за среднюю школу и получил аттестат зрелости. А в шестнадцать его уже арестовали за самиздат, и прямо в следственной тюрьме он занялся изучением медицины и развил в себе способности лечить людей биополем, руками…

«– Понимаете, в лагере нас практически морили голодом, – рассказывал по радио еще один Сашин знакомый. – Вы не представляете, до чего там доходит! Мы по мусоркам каждый день шарили в поисках картофельных очисток и рыбьей шелухи. Да… И там, знаете, в каждом человеке как бы заостряется самое главное. Кто он? Может он за подачку опера донести, предать соседа по нарам? Или нет… Так вот, в Саше там как бы заострилась его какая-то наследственная интеллигентность. Уголовники даже прозвали его Чеховым… Ну, вы понимаете, какая в лагере санчасть – у фельдшера зеленки не допросишься, даже если ты уже весь чирьями пошел…»

Я поймала себя на том, что слушаю, невольно кивая головой. Да, все правда, я-то бывала в наших лагерях. И в Сибири, и на Урале, и на Украине. Допрашивала уголовников по прошлым делам и принимала участие в поисках беглых. Поэтому все, что рассказывали эти бывшие зеки, для меня не было новостью. Я могла бы кое-что и прибавить к их рассказам. Когда в стране и нормальным людям, и даже детям не хватает продуктов, то кто в такой ситуации думает о питании осужденных преступников!

Лагерь – это не курорт! Пусть работают, пусть вкалывают, пусть выполняют план и тем самым искупают свою вину перед народом!..

Но то, что Саша – мой Саша! – полтора года был в таком лагере, спал на сырых нарах бок о бок с бандитами и педерастами, вкалывал по двенадцать часов в сутки возле гигантских клееварочных чанов и постоянно дышал этой отравой (им не только респираторов, но даже матерчатых повязок не выдают!), а потом еще рылся в мусорной яме возле лагерной кухни в поисках картофельной шелухи – это наполняло мне глаза слезами. Радио рассказывало о том, какой Саша был герой – своими волшебными руками лечил зеков от чирьев, экземы, гипертонии, водянки и всем внушал, что каждый может развить в себе способность лечить биополем… а я видела перед собой совсем другое: промороженную сибирскую тундру в районе Салехарда, зеков с кайлами, долбящих в этой мерзлоте геологические шурфы, и – Сашу среди них! Сашу с распухшими «волшебными» руками, покрасневшими глазами и хриплым кашлем, вырывающимся из его узкой груди. Да, при повторном сроке у нас не жалеют – загонят туда, откуда здоровым не вернешься, уж я-то это точно знаю, я сама такие срока оформляла…

Но как же быть? Как мне помочь ему, как вытащить?

Я сама не заметила, как забегала по кухне, словно тигрица в клетке. Черт возьми, как некстати я довела Горячеву до бешенства! И мальчика – такого мальчика! – подвела под монастырь! То есть он бы и без меня угодил в тюрьму со своими демократами, но если бы я была в фаворе у Горячевых, разве я не вытащила бы его из любой тюряги? А теперь… Но я буду носить ему передачи! Да! Да, я поеду за ним – куда бы они его ни заслали! Я поеду в Сибирь, в Казахстан, на Колыму! Все равно мне в Полтаве уже ничего не светит!

Я поселюсь возле лагеря, устроюсь на любую работу и буду носить Саше передачи, и буду писать за него ходатайства в Верховный суд!..

Но почему нужно ждать до лагеря? Почему я не могу принести ему передачу сейчас – в следственную тюрьму? Конечно! Идиотка, это же так просто!