Кремлевская жена

– Друзья-патриоты! С этой трибуны и со всех остальных трибун я ответственно и категорически заявляю: да, мы – антисионисты! Но сравнивать нас с фашистами – подлость и позор! Фашисты сжигали людей в газовых камерах – разве мы требуем этого? Нет! Мы говорим: Россия – для русских! Все! Ничего больше!..

Снова гул и отдельные выкрики: «А это правильно!», «Давно пора!»

Окулов, чуть улыбнувшись, продолжал, повысив голос:

– А какой еще лозунг может быть у русского патриотического движения? Неужели: «Россия – для немцев? Или – для киргизов? Или – для евреев?»

Зал ответил хохотом.

А Окулов подождал и вдруг подался вперед, к микрофону:

– Нет! Это не смешно! Вот уже больше семидесяти лет в России нет русского правительства! Нет русской конституции! Нет русской партии – даже коммунистической! Смотрите: в каждой республике есть своя конституция и свой Центральный Комитет Коммунистической партии ЭТОЙ республики. У казахов – ЦК Казахстана. У грузин – ЦК Грузии и так далее – вплоть до эстонцев и литовцев. И только у нас, русских, нет ничего! Или я ошибаюсь?

– Так! Правильно!.. – весело откликнулся зал, и я увидела, как впервые улыбнулся и Николай Чарыто. Улыбка у него была мягкая, как у девушки.

– А почему же у нас нет русской партии? – спросил Окулов. – Я вам скажу почему! Потому что кому-то очень нужно, очень хочется, чтобы у нас, русских, навсегда отбило национальную память и национальную гордость! Вот почему! И отбило! Да, отбило, если мы за семьдесят лет ни разу не вспомнили о том, что страна в первую очередь – наша, русская, а уже потом – узбекская или еврейская!

– Нет! Неправда! – завопил зал. – Мы помним! Неправда!.. – И даже застучали ногами – публика тут была молодая, жесткая и явно злая на постоянные проповеди взрослых учителей и наставников.

Но Окулов стукнул кулаком по трибуне и крикнул в зал:

– Нет, правда! Правда, братья мои! Горькая, но правда! Многие из вас в Афганистане смотрели в глаза смерти, так имейте же силу посмотреть в глаза своей опохабленной Родины! Где наша с вами российская газета? Хоть одна? У нас издаются тысячи газет: «Правда Украины», «Правда Востока», «Бурятская правда» и даже «Пионерская правда»! А где – я вас спрашиваю – наша с вами «Русская правда»?! Чтобы в ней звучал голос русского человека! Где учебник российской истории? Где наша русская Академия наук? Где наша русская коммунистическая партия, наконец?

Зал озадаченно загудел пересудом:

– А верно… а действительно… Во дает!..

Чарыто удовлетворенно кивал головой.

– То-то! – сказал Окулов залу, он был явно умелым оратором – он провоцировал зал на спор, и тут же этот спор выигрывал, и вел аудиторию дальше: – Но как же это произошло? Как случилось, что мы, 170 миллионов русских людей, вдруг забыли о том, что мы русские? И живем – без своих газет, клубов, церквей и русских священников! Кто совершил над нами эту операцию амнезии – лишения нас памяти и национальной гордости? Неужели мы сами? Неужели мы своими руками вскрыли себе черепные коробки и вышибли у себя мозги? Нет! Так не бывает, и так, конечно, не было! Сегодня, когда партия и правительство взяли курс на правдивое освещение истории, мы говорим открыто и гласно: нет, это не мы сделали себе операцию национально-исторической амнезии! А кто же тогда? А вот кто! Вот неумолимые цифры: в 1917 году, сразу после революции, из двух тысяч красных комиссаров и руководящих работников первого советского правительства одна тысяча восемьсот тридцать человек – лица нерусской национальности! Троцкий, Свердлов, Зиновьев, Каменев, Рыков, Литвинов, Ярославский, Радек…

– Ясно, хватит! – нетерпеливо крикнули из зала.

– Нет, неясно! – сказал Окулов. – Миллионы людей и по сей день не знают, что все эти троцкие, каменевы и литвиновы – никакие не троцкие, а бронштейны! Да – бронштейны! А русские псевдонимы они брали себе для того, чтобы вологодский или брянский мужик думал, что у него – русское правительство, и пахал на них, и воевал за них, вот так это было! Тихо! Нам сегодня нужна правда, полная правда! Нам говорят: так вы же сами выбрали себе в правительство две тысячи бронштейнов! Вранье! Мы их не выбирали! В семнадцатом, восемнадцатом, двадцатом году наши с вами деды были не в Москве и не в Петрограде! Они были на фронте! Они спасали Россию от германских полчищ, от английских, японских, французских и американских интервентов! Вот где были русские люди! А тем временем инородцы проникли в правительство и принялись за истребление нашей памяти. Что они сделали? Первым делом разрушили церковь. Двести тысяч русских священников – к стенке! Дух народа, носителей нашей духовности расстреляли эти комиссары с русскими псевдонимами. Почему? Потому, что еврейская вера – иудаизм – нетерпима к другим религиям. Они считают себя народом, избранным Богом, а всех остальных – изгоями, то есть быдлом и скотом…

Зал возмущенно загудел, а Окулов добавил:

– Да, да! По закону иудаизма все неевреи – не люди, а изгои! Но тише, это не все! Уничтожив наших пастырей, они приступили к уничтожению кого?

– Кулаков! – крикнули из зала.