Кремлевская жена

«Так, спокойно, Аня, — подумала я. — Ты сидишь в КГБ, в конкурирующей фирме. А он хочет подвести тебя к мысли о том, что МУР специально затягивает поиск американки или даже замешан в ее похищении. Для того чтобы именно я — я, а не он! — сказала об этом Горячевым. И тем самым — моими руками он свалит и Котова, и Власова. Ну и жук! А что, собственно, нового он тут открыл? Он же просто пользуется тем, что Белоконь в отчаянии сам себя подставил под удар. И хотя я с этим Белоконем сама схлестнулась, это еще не значит, что я стану закладывать своих коллег…»

— У вас очень выразительное лицо, Аня, — вдруг мягко сказал Курков и улыбнулся.

«Ну, начинается, — решила я. — Поговорили о бизнесе, напустили умного тумана, а теперь перейдем к моему лицу, а потом, конечно, — к шее, и рукам, и т. д. И даже фотография детей тебя не остановит…»

— Нет, я не в этом смысле, — усмехнулся Курков, словно прочитав мои мысли. — Это не комплимент, я не собираюсь вас кадрить. Наоборот, делаю вам замечание: учитесь владеть своим лицом. Везде, даже в работе с партнерами. А то я вижу по вашему лицу, что вы обо мне думаете. И признаться, ничего хорошего я не прочел. Вы думаете, что я хочу использовать вас, чтобы скомпрометировать Власова. Стоп, не краснейте, вы же следователь!

Но, конечно, он не отказал себе в удовольствии понаслаждаться эффектом. И даже тем, что я разозлилась. А потом сказал:

— Ладно, не злитесь, давайте мириться. Тем более что я действительно виноват перед вами…

Я опять глянула на него удивленно: что еще? Новая ловушка?

— Видите ли, Аня, все, что я пока сказал, — чистая игра ума, к делу не пришьешь. Но мы с вами не можем ждать, пока Котов найдет среди своих следователей предателя, верно? Поэтому что мы с вами сделали? Мы их поторопили. Точнее, я один, но за ваш, извините, счет. Помните, вы вышли из МУРа, отправили шофера в гостиницу, а сами пошли по Страстному бульвару…

Какая-то смутная догадка уже забрезжила в моем сознании, я спросила:

— Вы… вы за мной следили?

— Ну, не я персонально, конечно. Я не занимаюсь оперативной работой, у меня другая должность… Но дело не в нашей слежке. А в том, что, кроме нашей слежки, была еще одна. И угадайте — чья?

Я пожала плечами.

— МУР, — сказал он. — Вы у них под колпаком. С той минуты, как вы вышли от них с Петровки…

— Откуда вы знаете? — разозлилась я уже не столько на него, сколько на себя, ведь я не чувствовала за собой слежки, когда шла по Страстному, а, оказывается, их было даже две!.. Но что, если он опять пытается взять меня «на пушку»?

Тут генерал молча положил на стол веер черно-белых фотографий. На трех из них было видно, как на темной и мокрой аллее двое бойцов спецназа ногами избивают женскую фигуру, а еще на двух — стоящие поодаль «Жигули» без номерных знаков и с двумя мужскими фигурами внутри…

— Они вели вас — как по-вашему, зачем? — сказал генерал.

И тут меня как пронзило.

— Вы!.. — Я даже задохнулась от возмущения: меня били ногами, и люди Куркова видели это, докладывали ему по радио, а он… — Меня убивали, а вы!..

Он поднял обе ладони упреждающе-сдающимся жестом, чтобы я не успела назвать его подонком или еще похлеще. И сказал покорным тоном:

— Да, я нехороший человек. Согласен. Но такая у меня работа. К тому же нам с вами дали 24 часа, и не забывайте — речь идет не только о жизни Горячева и его жены. Никому их жизни были бы не нужны, если бы Горячев не затеял то, что он затеял, — спасти Россию от катастрофы. Значит, речь идет о покушении на будущее нашей страны — как ни громко это звучит. Горячев — это действительно наш последний шанс. Так что садитесь. Садитесь и успокойтесь, пожалуйста, ведь с вами все обошлось… Да, я организовал разгон этих демонстрантов, их погнали с Пушкинской площади на Страстной, вам навстречу. А как еще я мог создать опасную для вас ситуацию и посмотреть, будут ли вас муровцы спасать или нет? Вот когда вас били ногами, а они сидели в машине и спокойно смотрели — все стало ясно. Они были не прочь, чтобы вас вообще убили. И это уже не просто игра моего ума…

— Значит, и весь разгон демонстрации — тоже вы? — тупо спросила я, только теперь полностью постигая, что же происходило вокруг меня и из-за меня несколько часов назад на Страстном бульваре.

— Ну да… — сказал он просто, как о самом обыденном. — Вы же пошли пешком и облегчили мне задачу.

«Все-таки он добился своего — обозлил меня против МУРа», — подумала я. Но именно поэтому сказала:

— Но и ваши люди видели, как меня убивают, и не вмешались! Значит, и вы хотели, чтобы меня убили!

Он вдруг встал со своего кресла, прошелся по кабинету и остановился напротив меня:

— А вы трудный орешек, Ковина. Но давайте так: я вам скажу, как я думаю выйти на заговорщиков. А вы уж сами решите — хотел я, чтобы вас убили, или нет. Идет?

Я молчала.