Кремлевская жена

Я стянула с себя докторский халат и шапочку, застегнула по форме милицейский китель и вышла из машины. Шофер автокрана продолжал медленно поднимать вверх «стакан» со своим напарником. В кабине, на сиденье, стоял деревянный ящик с пустыми ячейками и черной расплывшейся маркировкой «1-й Московский ликеро-водочный завод», а под ветровым стеклом был портрет Сталина — черно-белая фотография, которые на черном рынке идут по три рубля штука. Я подошла к шоферу.

— Путевка есть?

— Есть. А чего? — спросил он испуганно.

— Покажите.

— А чё я сделал-то? — Он спрыгнул на землю и стал шарить во внутреннем кармане своей куртки-«бабочки».

Это мне всегда нравится в нашей работе — ты только приближаешься к человеку, ты только спрашиваешь у него что-то совершенно безобидное, а он уже трусит, он уже боится тебя. Причем чем вежливей ты с ним разговариваешь, тем больше он тебя боится.

Наконец шофер достал путевку, я развернула ее и прочла:

«Управление коммунального хозяйства Мосгорисполкома.

Гараж номер 2. Набережная Туполева, 49»

— А где это — набережная Туполева? — спросила я как бы припоминая.

— А на Яузе, за Курским вокзалом. А в чем дело-то?

— Кроме вашего гаража, где еще автокраны есть?

— А я знаю? А чего?

Какая-то дубоватость была в его фигуре, как будто он загораживал что-то спиной. Ну, я-то догадывалась что — ящик из-под водки, но не это меня сейчас интересовало…

— Да ничего! — сказала я и кивнула на транспарант про гласность и на портрет Сталина. — Одно вешаешь, а другое под стеклом возишь.

— А имею право! А чё?! — уже с некоторым вызовом сказал он.

— Ну а транспаранты эти вы ж не каждый день вешаете, а?

— Ну… — подтвердил он туповато, не соображая, куда я клоню.

— А в другие дни что делаете? Фонари чините или дома красите?

— Ну, чё дадут, то и делаем. А чё?

— То есть у вас одни автокраны в гараже? Так, что ли? Специализация?

— Эй! — крикнул сверху рабочий. — Долго я тут висеть буду?

Я отдала путевку шоферу:

— Ладно, работайте. За Курским вокзалом, говоришь?

— Ну…

— Сколько у вас автокранов? — спросила я через тридцать минут диспетчершу гаража номер 2 на набережной Туполева, 49. Толстая щекастая диспетчерша с иссиня-черной халой на голове, золотыми зубами и папиросой во рту восседала в крохотной комнате возле проходной, через окошко принимала путевки у возвращающихся с ночной смены шоферов и уговаривала их поработать еще хоть несколько часов. Слава Богу, радиорепродуктор над ее головой передавал просто музыку. Зато в ногах у диспетчерши по грязному полу ползал годовалый белобрысый бутуз с большой и деформированной, как груша, головой и с глазами немыслимой синевы и задумчивости. Одетый в майку с надписью «Спартак» и длинные темные трусики, малыш с такой силой сосал свои пальцы, что на его кистях были открытые раны. Но диспетчерша не обращала на него никакого внимания.

— Сколько у нас кранов-то? — переспросила она. — Всего у нас сто тридцать кранов…

— На всю Москву? — удивилась я.

— Да если бы эти сто тридцать работали! — воскликнула диспетчерша. — Половина всегда стоит, считайте… — И крикнула в окошко: — Сидоркин, у меня три заявки в твоем районе!..

— На фуй! — отмахнулся шофер по фамилии Сидоркин.

— Постой, я тебе сверхурочные выпишу!

— На фуй! — опять отмахнулся Сидоркин. — Я спать пошел.

— Разувалов, поедешь за Сидоркина? Там делов-то — шесть транспарантов навесить!..

Шофер по фамилии Разувалов даже не удостоил ее ответом. Вышел из проходной на набережную, голоснул проезжавшему такси.

— Видали? Не хотят работать! — пожаловалась мне диспетчерша, не обращая внимания ни на мальчишку на полу, ни на трезвонивший на столе телефон.

— На хозрасчет, наверное, хотят? — спросила я, невольно косясь на ребенка, который взял с пола окурок и стал жевать беззубым ртом. — У нас в Полтаве некоторые гаражи и автопарки уже перешли на хозрасчет, и водители стали зарабатывать вдвое больше…

— Нет, что вы! — сказала диспетчерша и схватила наконец телефонную трубку. — Алло!.. Четыре фонаря? Когда вы звонили? Откуда я знаю, почему не приехали! Давайте адрес по новой… — Она, записав адрес, дала отбой и сказала мне: — Сумасшедший дом!..

Я в это время не выдержала, наклонилась к малышу и забрала у него окурок. Малыш посмотрел на меня с немым вопросом и тут же засунул в рот обсосанную почти до кости руку. А диспетчерша говорила мне, по-прежнему не обращая на ребенка внимания:

— Каждый день по Москве хулиганы бьют шестьсот — семьсот уличных фонарей! Демократия, итти ее мать. — И повернулась к шоферу, проходившему мимо ее окошка: — Кузькин, эй! Электрик хренов! Чертаново — это ж твой район! У тебя есть заявка на четыре фонаря в проезде Дружбы народов?

— Так я им вчера поставил! — сказал Кузькин.

— Опять разбили!

— Посидят без света — на их район больше лимита нету. — И Кузькин тоже вышел из проходной на улицу.