Кремлевская жена

Слева и справа за цветниками были больничные корпуса современной постройки, а впереди, за еще одним гигантским круглым цветником с доской-указателем, стояло длинное старинное кирпичное здание скобкообразной формы. Гольдин подкатил к его парадному входу — здесь стояли «неотложки» и «скорая помощь», деловито сновали санитарки и санитары в серых застиранных халатах. Под надписью «Стоянка запрещена» стояла черная «Волга»», в кабине дремал водитель. Гольдин припарковался рядом, выключил двигатель и вдруг протянул мне через сиденье ключи от машины.

— Держи!

— Зачем? — удивилась я.

— Я не смогу тебя ждать, мне пора ехать охранять царицу. Так что машина — твоя на целый день, документы — в «бардачке». Если я понадоблюсь — вот радиотелефон, мой номер 39–12. А теперь — марш на второй этаж, к профессору Монахову. Пока. И держи меня в курсе… — Он вышел из кабины, прошел два шага до соседней черной «Волги», за рулем которой спал водитель, но вдруг вернулся ко мне, наклонился к окошку машины и сказал: — Насчет твоего вопроса. Эта страна находится на грани катастрофы. Но если Горячева не станет, то, кто бы ни стал вместо него — левые, как твой Саша, или правые, здесь сразу начнется гражданская война. А в России при любой гражданской войне сначала режут евреев. Поэтому я держусь за Горячева, понятно?

Я ошеломленно молчала, а он быстро отошел, чиркнул зажигалкой, закуривая новую сигарету, и сел в соседнюю черную «Волгу», хлопком дверцы разбудив спящего там водителя. Через секунду эта «Волга» заурчала и укатила к проходной — я даже не успела сказать Гольдину «спасибо» за Сашин адрес и за эту оставленную мне машину.

«Вот жид!» — уважительно подумала я, сунула ключи от машины в карман кителя и пошла в больницу.

17

07.00

Встреча с психиатрами была откровенно скучна, потому что они не знали, о ком идет речь. Помощник министра внутренних дел СССР от имени своего босса попросил главврача психбольницы дать консультацию следователю Анне Ковиной, тот позвал еще двух специалистов, но что могла им сказать об этой секретной больной следователь Ковина? Да, больная поверила в предсказанную гадалкой катастрофу и находится в постоянном страхе. Легко возбудима и быстро выходит из себя, может разрыдаться и впасть в истерику. Что значит «впасть в истерику»? Ну, слезы, крики… Нет, на пол не падает, ногами не стучит, головой об пол не бьется, но категорически не хочет видеть врачей и отказывается от любых лекарств — боится отравления. Типичная мания преследования… Род занятий больной? Ну, скажем, общественная деятельность, но… Это не средство заработка на жизнь, а, как бы вам сказать… больше по социальному положению… Возраст? 56 лет… Замужем, конечно! Дети есть — дочка. И даже два внука. Материальное положение? Очень высокое!

Они негромко посовещались — пятидесятилетний профессор Владимир Монахов и две женщины-врачихи. Из абракадабры латыни и еще каких-то медицинских терминов мой слух выхватывал самое знакомое — «поздний климакс»… «вялотекущая шизофрения»… «угнетенная психика»… В ожидании их рекомендаций я стояла у окна, смотрела вниз, во двор. Внизу текла будничная жизнь больницы — все те же «легкие больные» занимались цветниками и лозунгами, какой-то водитель шлангом мыл грязную машину «скорой помощи», на спортивной площадке с десяток пожилых психов в байковых больничных халатах делали утреннюю гимнастику под руководством тощей юной санитарки-инструктора…

— Вы извините, нам на утренний осмотр, — сказали вдруг у меня за спиной две врачихи-консультантки и вышли из кабинета. А Монахов заявил, не поднимая глаз от стопки свежих газет на столе:

— Понимаете, без осмотра больной, без анализов, кардиограмм и прочего мы не хотим, да и не можем давать какие-то конкретные рекомендации. Может быть, небольшие дозы элениума могли бы вполне… Но если она отказывается принимать лекарства, то… могу рекомендовать то, что любая старуха может посоветовать. Смену обстановки, теплые ванны перед сном. Только не горячие, а именно теплые. И попробуйте загружать ее работой — это для отвлечения и выхода из угнетенного состояния. Вот, собственно, и все… — Он поднял на меня глаза, и я ясно прочла в них одно желание — чтобы я поскорее оставила его в покое. И не только потому, что ему нечего было мне сказать, но, кажется, еще и потому, что руки его невольно теребили эту стопку свежих газет — так не терпелось ему посмотреть, что же нового «жареного» преподнесла сегодня гласность. Странно, что у него в кабинете нет «Спидолы», «ВЭФ» или какого-нибудь «Грюндига» слушать голоса из-за бугра. Спрятал, наверное. Но зато в углу кабинета, у вешалки, стоят импортный спиннинг, рюкзак и высокие резиновые сапоги.

— Скажите, профессор, — сказала я, все еще стоя у окна, — у вас есть машина? Я имею в виду — своя.

— Есть. А что? — спросил он удивленно.

— А где она?

— Дома, в гараже. А почему вы спрашиваете?