— Дурында ты! Демократик глупый… — сказала я, сбрасывая китель, юбку и все остальное и став перед ним в чем мать родила. — Смотри! Это все твое. Пользуйся… — Я снова опустилась перед ним на колени. Опытная баба, я была уверена, что никто не устоит против моего мастерства, а уж этот мальчишка — тем более! Особенно если я вся наполнена нежностью к нему, как заряженная обойма, а то, что я собираюсь сделать ему, — это же от души, от любви, черт возьми!.. — Пусти же, родной! Пусти…
Нет, он не противился. Он разжал колени и сказал:
— Я не имею в виду вас персонально, вы просто одна из двухсот миллионов. Мы в России забыли про милосердие, мораль, совесть…
«Глупый, — подумала я. — Но ничего — сейчас ты тоже забудешь про свои „милосердие, мораль и совесть“! Сейчас ты все на свете забудешь!»
И я углубилась лицом в его колени и с трепетной нежностью принялась священнодействовать! Да, так это может делать только влюбленная баба…
Но он продолжал как ни в чем не бывало:
— Совесть, мораль, сострадательность, нравственность — мы в России забыли эти понятия! За семьдесят лет советской власти они стали ругательством. Если кто-то оказывается милосердным или нравственным, на него смотрят, как на социально опасного. Да! Никто не верит ни в Бога, ни в Маркса, никто не молится, не думает о служении своему народу, а все заняты только одним — трахнуться и достать колбасу и новые погоны. Посмотрите, что делается в стране!
— Замолчи, мальчишка! — Я поднялась, влажными губами залепила ему рот поцелуем и повалила его своим телом на кровать. Он не сопротивлялся, и, похоже, он не был девственником, как я думала вчера в милиции. Просто голова его была занята совершенно иным, а на то, что я делаю, он как бы не обращал внимания.
— Да, я вас понимаю, — говорил он пару минут спустя, лежа подо мной на спине и держа свои тонкие руки у меня на плечах. — Я вчера проявил к вам сострадание, и вам нужно со мной расплатиться, я понимаю… Иначе мое сострадание вам непонятно и будет вас мучить…
Но я уже не слушала этого Достоевского, точнее — я слышала его словно из аквариума, через бассейн той нирваны, в которую теперь ритмично, под скрип кровати, падала и обрывалась моя душа. Закрыв глаза, откинув голову назад, мотая волосы по плечам и широко открыв рот, я отдавала, отдавала себя моему Сашеньке — отдавала всю, до всей своей глубины и со всей своей милицейской страстью.
А он продолжал:
— Я не виню вас, нет. Вы — производное нашей системы. Взять, трахнуть, поиметь — вот что стало теперь русской моралью. И в этом наша катастрофа. Не экономика, нет! Не техническая отсталость! Я плевал на Запад! Пусть они создают компьютеры, пусть летят на Марс — это ничто. Но то, что коммунисты лишили Россию веры в десять заповедей, — вот где наша национальная трагедия. Вы слышите?
— Говори!.. Говори!.. — хрипло выдохнула я, потому что уже зашлась от предощущения финала и хотела продлить — продлить! — эти мгновения.
Но он понял меня буквально. Он решил, что я действительно заинтересовалась его проповедью, и, взяв меня под мышки, вдруг поднял меня над собой и ссадил со своих чресел:
— Тогда подождите, слушайте!
— Идиот! — взревела я. — Ты с ума сошел! Саша! — И я ринулась обратно — спешно, почти в затмении. — Не двигайся! Говори, но не двигайся! Прошу тебя!..
Он откинул голову на подушке, разглядывая меня в полутьме, потом взял в пригоршни мою грудь, словно удивляясь ее весу…
— А ты похожа на Россию, — заявил он вдруг. — Да, да — ты и есть сегодняшняя Россия. Богу не молишься, служишь властям и живешь не душой, а маткой. Боже мой, что они сделали с нашей страной! Боже мой!.. — И он умолк огорченно, и я вдруг ощутила в себе, что его сила слабеет.
— Нет! Еще! Говори! — затормошила я его. — Говори же!
— О чем тут говорить?! — сказал он печально.
— Обо всем! Ну, пожалуйста! Говори! — умоляла я. — Что ты думаешь о Горячеве?
— О Горячеве? Вам это интересно?
— Ну, конечно! Конечно! — обрадовалась я, снова ощутив в себе напряжение Сашиной силы.
— Что ж… Горячев — это, можно сказать, коммунистический Гамлет русской истории. Ну да, ведь он пытается решить вопрос «быть или не быть» советской империи. То есть эта империя обречена на развал, что с Горячевым, что без него. Но Горячев этого не знает и пытается с помощью своих куцых реформ догнать Японию и США, от которых мы технически отстали лет на сто и вообще превращаемся в Индию. Но все его реформы только поляризовали общество социально и ведут к национальным конфликтам и гражданской войне…
Да, так я сексом еще никогда не занималась! У меня были молчуны, шептуны, хрипуны и даже болтуны. Были торопливые девственники и ленивые пожилые интеллигенты. Были вялые слабаки-иноходцы и темпераментные рысаки. Но лектора-антисоветчика у меня никогда не было, это уж точно! И оказалось — я могу слушать эти лекции бесконечно!..