Кремлевская жена

Он стоял рядом со мной в полутемном подъезде — высокий мальчик с посиневшими от наручников кистями рук, белый от гнева и красивый, как никогда раньше. Сливовый омут его глаз просветлел от злости, и я чуть было не зацеловала его прямо здесь, в подъезде…

Но где-то рядом хлопнула дверь, я пришла в себя, оглянулась, сказала поспешно:

— Пойдем отсюда. Быстрей!

Я не стала ничего объяснять. Действительно, куда я могла его спрятать от моей родной вездесущей милиции?! Разве что на несколько часов… Двумя руками я ухватила низ его спортивной безрукавки с идиотским призывом «Свободу арестованным демократам!» и рывком потянула ее вверх.

— Зачем? — замычал Саша.

— Снимай! Снимай!

Я стянула с него безрукавку, вывернула ее наизнанку и опять надела на его худое костлявое тело. Теперь проступающие изнутри буквы можно было легло принять за какую-то иностранную надпись, и в таком виде уже можно было показаться с Сашей на улице.

— Пошли! — приказала я.

— Куда? — снова спросил Саша подозрительно.

— А куда ты хочешь?

— Я хочу в тюрьму, к своим…

— Хорошо, поедем в тюрьму, — сказала я, жестко взяла его за руку, как мальчишку, и решительным шагом вывела из подъезда на улицу. Он повиновался и шел рядом со мной, но недоверчиво косил на меня сверху вниз своими сливовыми глазами, как теленок. Свернув налево, мы оказались в Петропавловском проезде, потом — на Солянке. Я пропустила государственное такси, потому что половина их водителей — стукачи, и подняла руку частнику.

Синий «жигуленок» остановился, прижавшись к бордюру. За рулем сидел пожилой мужчина еврейской наружности и с бородкой.

— Куда прикажете, товарищ старший лейтенант? — спросил он светски.

Я открыла заднюю дверцу «жигуленка», подтолкнула Сашу в машину и быстро села рядом с ним.

— Гостиница «Пекин», — сказала я водителю. — Быстрей, пожалуйста!

— Почему? Я же хочу… — начал было Саша, но я зажала ему рот ладонью.

— Молчи! — сказала я и усмехнулась. — Сначала я отдам тебе долг! Я же твоя должница — ты меня лечил вчера. Вот отдам тебе долг, а потом пойдешь… куда хочешь. — И повернулась к водителю: — Поехали!

И тут мимо нас с воем промчались две милицейские «волги».

— Ваши, — сказал мне водитель. — Ищут кого-то…

— Ничего, поехали, — сказала я.

20

13.06

И опять — «Пекин», пятый этаж, 512-й номер.

Я заперла дверь на ключ, быстро подошла к окну и задернула тяжелую штору. Там, во дворе гостиницы, уже не было ни толпы, ни фургона с надписью «ХОЗТОВАРЫ», но группы людей еще базарили между собой, выменивая друг у друга импортную «Антимоль». Но мне сейчас было не до них и даже не до этого фонаря на столбе, лампа от которого так и осталась в «бардачке» брошенной мной «неотложки». Честно говоря, я в эту минуту и не вспомнила о той лампе, потому что внутри меня все горело. Не знаю, как у других, но у меня это так. Я могу стоять, как скала, я могу не дать самому Роберту Редфорду или даже Боярскому, но если я захотела кого-то, то это как затмение мозгов, как лихорадка и обморок. И сейчас было то же самое, даже еще сильней. «Этот мальчик обречен, — лихорадочно думала я, — он залетит в ИТУ, как бабочка на огонь, но я, я оставлю след в его жизни!..»

Узкий луч света пробился из-под шторы, но я быстро подоткнула ее, и в номере стало совсем темно.

— Вы что? — испуганно спросил Саша, стоя у двери. — Вы будете меня пытать?

— Да… — усмехнулась я и подошла к нему, чувствуя, как до краев полна нежностью и желанием — аж матка дрожит. И одним движением рук стянула с него черную безрукавку с дурацким призывом о демократах.

— Но почему?.. — сказал он.

Он стоял передо мной — высокий и худенький олененок.

— Молчи, глупый… — Я медленно повела ладонью по его груди. — Нам некогда…

Мои руки ушли вниз, расстегнули его джинсы и потянули их вниз вместе с трусами-плавками.

— Зачем?! Что вы делаете?! — Он судорожно прикрыл свой пах двумя руками.

— Тихо, милый, тихо… — Я опустилась на колени и с усилием развела его руки.

— Что вы хотите? Что вы…

Но тут он, кажется, понял, что я делаю. И умолк ошалело.

«То-то! — радостно подумала я. — Мой дорогой, мой милый, мой московский ангелочек! Конечно, я сошла с ума, конечно! Но и хрен с ним! Я покажу тебе небо в алмазах, я покажу тебе все, что умею и знаю, я сделаю тебя мужчиной!»

— О-о-о, каким мужчиной я сделаю тебя, мой синеглазый…

Он молчал секунд тридцать. А потом вдруг сказал:

— Вы типичный продукт застоя!

— Чт-о-о? — От изумления я даже прервала свое занятие.

— Конечно! — Со вздернутым пенисом он прошагал к кровати, сел на нее и сказал огорченно: — Вы продукт советского тоталитарного строя. У вас в голове только карьера и секс. Ничего больше!..

Вообще-то за это следовало бы дать ему по морде. Я — старший лейтенант советской милиции! — стою перед ним на коленях и делаю то, что, черт возьми, не всякая баба умеет и будет вам делать, а он…

Но в том-то и дело, что выражение его «морды» было до того огорченным, словно он разговаривал не со взрослой бабой, влюбленной в него по шейку матки, а с ребенком, пережившим менингит…