Креншоу

После выноса вещей комнату Робин было почти не узнать. Разве что по розовой лампе. И по отметкам на стене, показывающим, насколько Робин подросла. И по красному пятну на ковре, на который она когда-то пролила клюквенно-яблочный сок. В тот раз она отрабатывала бейсбольные удары и слишком увлеклась.

– «ПЛЮХ, БУЛТЫХ, БУЛЬ-БУЛЬ, ШЛЮП…» – читал папа.

– Там не «шлюп», папочка, – сказала Робин.

– Шлеп? Бульк? Хлоп?

– Не прикидывайся, – сказала сестра и ткнула его пальцем в грудь. – Хлюп! Хлюп, говорю тебе!

Я сказал, что крокодилу вряд ли понравилось бы купаться в ванной. Я только что прочитал целую библиотечную книгу о рептилиях.

Папа велел мне не плыть против течения.

– А ты знал, что крокодилу можно связать челюсть обыкновенной канцелярской резинкой? – спросил я.

Папа улыбнулся:

– Не хотел бы я быть первым человеком, проверившим эту теорию.

Робин спросила у мамы, была ли у меня любимая книжка, когда я был маленьким. Меня она спрашивать не стала – все еще дулась из-за комментария про ванную.

Мама сказала:

– Джексону очень нравилась книга «Яма нужна, чтобы ее выкопать». Помнишь такую, Джексон? Мы ее тебе, наверное, миллион раз прочли.

– Это скорее словарь, а не книжка со сказками, – заметил я.

– «Брат нужен, чтобы тебе помогать», – сказала мама. Это была строка из книги.

– Брат нужен, чтобы тебя доставать, – вздохнула Робин. И это было уже не из книги.

– Сестра нужна, чтоб медленно свести тебя с ума, – добавил я.

Солнце начало садиться. Небо было тигриного цвета, с полосками темных облаков.

– Надо подготовить вещи к распродаже, – сказал я.

– Эй, дружище, не уходи-ка далеко! – воскликнул папа. – Я почитаю вслух книгу про яму. Само собой, если мы сможем ее найти.

– Я уже слишком взрослый для этой книжки, – сказал я, хотя это был первый предмет, который я положил в свой пакет для памятных вещей.

– Почитай еще раз про Лила, – запросила Робин. – Пожалуйстапожалуйстапожалуйста.

– Пап, – начал я. – Это не ты купил немного фиолетовых мармеладок?

– Нет.

– Тогда откуда же они взялись? В бейсболке Робин. Чушь какая-то.

– Робин вчера ходила к Кайли на день рождения, – улыбнулась мама. – Ты мармелад оттуда принесла, горошинка моя сладкая?

– Неа, – ответила Робин. – Кайли его терпеть не может. И вообще, Джексон, я же тебе сказала, это волшебные мармеладки.

– Волшебства не существует, – возразил я.

– Музыка – это волшебство, – сказала мама.

– Любовь – это волшебство, – вставил папа.

– Кролики в шляпе – это волшебство, – поддержала родителей Робин.

– Я бы еще добавил в категорию волшебного пончики с кремом, – заметил папа.

– А как же запах новорожденного ребенка? – спросила мама.

– Котята – это волшебство! – воскликнула Робин.

– Само собой! – согласился папа, почесывая Арету за ухом. – И про собак не забывай.

Они продолжали перечислять разные вещи и после того, как я закрыл за собой дверь.

Девять

Я люблю маму с папой, да и сестру люблю почти всегда. Но последнее время они очень действуют мне на нервы.

Робин – маленький ребенок, само собой, она бывает надоедливой. Засыпает вопросами вроде «Джексон, а что будет, если собака и птица поженятся?» Или три тысячи раз подряд поет детскую песенку про автобус и его колеса, которые крутятся всю дорогу. Или берет без спроса мой скейт и делает из него машину «скорой помощи» для кукол. Все младшие сестры такие.

С родителями все еще сложнее. Мне трудно это объяснить. Они находили плюсы во всем. Да, знаю, это качество считается хорошим. Но даже когда дела шли хуже некуда – а такое случалось очень часто, – они шутили. Дурачились. Делали вид, что все замечательно.

Порой мне хотелось, чтобы ко мне относились как ко взрослому. Хотелось слышать правду, даже если она меня не обрадует. Я все понимал. Я знал куда больше, чем казалось родителям.

Но родители были оптимистами. Они смотрели на стакан с водой и всегда делали вывод, что он наполовину полон, а не пуст.

Но я совсем не такой. Ученые не могут себе позволить оптимизм или пессимизм. Они просто наблюдают за миром и отмечают все, что в нем есть. Смотрят на стакан, определяют, что воды в нем, например, сто миллилитров, – и конец разговорам.

Вот, к примеру, мой папа. В юности он заболел, и серьезно. Выяснилось, что у него рассеянный склероз. В общем-то, обычно папа чувствует себя нормально, но порой выдаются неудачные деньки, когда ему трудно передвигаться, и тогда он ходит с тростью.

Когда папа узнал про свой диагноз, он сделал вид, что это не такая уж и страшная беда, хоть ему и пришлось уйти с работы, а работал он строителем. Он сказал, что у него нет больше сил слушать звуки молотка весь день напролет. Сказал, что хочет носить чистые ботинки, а не вечно грязные, а потом написал об этом песню и назвал ее «Блюз Грязных Ботинок». Сказал, что может работать и дома, и прилепил на дверь ванной табличку с надписью: «ОФИС МИСТЕРА ТОМАСА УЭЙДА». Мама прилепила рядом еще одну табличку: «ЛУЧШЕ БЫ Я НА РЫБАЛКУ СХОДИЛ».

Вот как это было.

Порой мне хочется спросить у родителей, поправится ли папа, или почему у нас дома иногда нет еды, или отчего мы так часто ругаемся.