Крещение Киевской Руси

Для утверждающегося христианства непосредственным соперником и конкурентом обычно являлись так или иначе организованные жреческие касты, пытавшиеся по-своему решать возникшие социальные противоречия. Сила же этих каст зависела и от глубины традиции, и от возможности опереться на более или менее значительные социальные группы населения. У славян жреческие касты еще не успели сложиться, поскольку институты самоуправления, опирающиеся на территориальную общину, не исчерпали себя. У варягов и русов такие касты могли быть. Во всяком случае, иерархия здесь строилась уже не снизу вверх, а сверху вниз. Именно последнее отражено в соперничестве за место около богов.

Судя по договорам Руси с Византией, главными богами варяго-русской дружины были Перун и Велес. В какой мере эти боги были восприняты остальными племенами, вошедшими в состав Руси в IX–X веках? Ответа на этот вопрос практически не искали, поскольку исходили из тождества религиозных воззрений славян с варяго-русами, а для норманистов непереходимые трудности создавали сами имена богов: они явно не из скандинавского пантеона. Проблема, между тем, существует, и решение ее важно для уяснения степени единства и прочности суммарного язычества, противостоящего на Руси.

Как было сказано выше, культ Перуна насаждался все-таки силой, по крайней мере, в Киеве (в Прибалтике и Новгороде у него, похоже, было больше приверженцев). Правда, и христианская община в Киеве в середине X века косвенно Перуна почитала. Ведь Илья-пророк, во имя которого была построена соборная церковь, перенял специфические черты бога-громовержца. Но это опять-таки высший социальный слой. Для крестьян же и до недавнего времени Илья-пророк оставался, прежде всего, карателем за какие-то прегрешения. Заступничества же искали у Богородицы и Николы Угодника.

Так или иначе, главное языческое божество, противостоявшее организационно церкви, не имело прочных корней ни у населения, ни у жречества. Когда же княжеское окружение отказалось от него, оно не могло стать знаменем сколько-нибудь массовых антихристианских движений. Во всяком случае, проявлений религиозного фанатизма мы нигде не видим. Правда, в Новгороде смена религий произошла труднее, нежели в Киеве. Но и за этим стоял не столько фанатизм, сколько традиционный политический сепаратизм Новгорода. В других местах держались язычества, но не обязательно Перуна.

Достаточно очевидно, что языческая реформа Владимира предполагала консолидацию довольно аморфного государства. В политической жизни разрешение противоречий обычно предполагает отыскание неких компромиссов между влиятельными социальными и этническими группами, а успех мероприятий зависит от понимания сущности этих противоречий и способности господствующих слоев поступиться какими-то из своих привилегий. Но у власти всегда является соблазн воспользоваться имеющейся в ее распоряжении силой. Особенно когда легко приходят военные победы (в данном случае над Ярополком).

Реформа Владимира, очевидно, закончилась неудачей. Всего через несколько лет ему пришлось делать новый крутой поворот, принимая христианство. Видимо, реформа не только не способствовала консолидации, но и усугубила противоречия, поскольку создание пантеона преследовало социальные цели, а их нельзя было осуществить, не придав старым божествам новых функций и не определив место для каждого в божественной иерархии. В результате кризис язычества, оказавшегося неспособным решать встававшие противоречия, обострился, поскольку возникали политические проблемы взаимоотношений различных племен. В этих условиях христианству было сравнительно легко одержать победу над втянутыми в междоусобия языческими богами.

Многое, тем не менее, зависело от характера принимаемого христианства. На южном берегу Балтики борьба язычества против христианства заняла четыре столетия и носила в высшей степени кровавый характер. На Руси такого рода столкновения были все-таки довольно редкими. В Киеве, похоже, вообще обошлось без вооруженных столкновений. Но действительные обстоятельства крещения нам остаются все-таки неизвестными, и не только в деталях. В «Повести временных лет» рассказ о крещении киевлян примыкает к Корсунскому сказанию и увязан с ним. Записанное почти столетие спустя повествование в лучшем случае передает ходячие предания. В этом рассказе, в частности, не учитывается, что на Корсунь Владимир ходил уже два года спустя после своего крещения, и корсунские попы, если они действительно крестили киевлян, лишь завершали дело приобщения горожан к новой религии.