Крестьянские восстания в Советской России (1918—1922 гг.) в 2 томах. Том первый

Крестьянским командирам – в основном бывшим унтер-офицерам царской армии – противостояли гораздо более квалифицированные и опытные командиры Красной Армии, дослужившиеся до высоких офицерских чинов в старой армии. Шорин В. И., помощник Главнокомандующего всеми вооруженными силами Республики по Сибири [См.: Приложение 2], а также его начальник штаба Афанасьев Ф. М. были полковники царской армии. Комбриг Рахманов Н. Н., за руководство подавлением крестьянского восстания в Тюменской губернии награжденный орденом Красного знамени, в царской армии имел чин штабс—капитана. Начдив Корицкий Н. И., командующий войсками охраны и обороны железной линии Челябинск—Омск и прилегающей к ней полосы, Петропавловской группы войск также имел офицерский чин в царской армии. Данное обстоятельство подчеркивает абсурдность заявлений об офицерском заговоре как причине Западно—Сибирского восстания.

Гражданское вооруженное противоборство обусловило жестокость, которую проявляли обе стороны. В феврале 1921 г. Тюменский губисполком в специальной листовке предупреждал население: «Товарищи крестьяне! …Нашему терпению может быть конец. Да, мы жалеем, не в пример вашим вожакам, деревенские избы, невинных жителей, женщин и детей. Но у нас хватит пушек, чтобы в случае упорства сровнять с землей села и деревни. Если бессмысленные беспорядки будут продолжаться и мешать нам устраивать мирную жизнь, с болью в сердце, но во имя блага десятков миллионов рабочих и крестьян мы вынуждены будем употребить более решительные меры»[951]

. Приказ начальника советских войск Курганского боевого участка от 15 февраля объявил: за каждого убитого ответственного работника и коммуниста – расстрелы заложников, взятых из каждого села и деревни. Курганский уездный исполком 16 февраля возложил ответственность за неприкосновенность членов ревкомов на население волостей с применением высшей меры наказания – расстрела каждого десятого из жителей из того селения, где совершено насилие над членами ревкомов, за каждого ревкомовца. Президиум Курганского уездного комитета РКП (б) 1 марта принял постановление о расстреле заложников за восстание в уезде: расстрелять 24 заложника, их имущество конфисковать[952]

. Подобное решение никак не входило в компетенцию партийного органа. С другой стороны, в приказе по Южной Народной повстанческой армии Ишимского уезда 22 февраля 1921 г. заявлялось: «…врагам трудового народа пощады не будет. Лиц, замеченных в противодействии Народной армии, уничтожать на месте, а имущество отбирать, а семьи забирать заложниками и в случае измены уничтожать. Борьба идет на смерть. Пощады никому не будет – или же с народом, или же против него»[953]

.

Сибирский крестьянин, по складу своего природного ума привыкший к прагматичному подходу к любому делу, решаясь на отчаянный шаг – восстать против государственной власти, – отдавал себе отчет, что обратной дороги может не быть, прекрасно осознавал последствия восстания в случае его ликвидации не только в отношении себя самого, но особенно в отношении семьи, родных, родного селения. Данный фактор заставлял повстанцев отчаянно сопротивляться. В воззвании повстанческого штаба Лапушинской волости Курганского уезда Челябинской губернии от 15 февраля 1921 г. говорилось: «Больше года как мы – трудовое крестьянство Сибири – томились под игом коммунизма. Они, не давшие нам ничего, кроме арестов и расстрелов, отобрали у нас хлеб, мясо, шерсть, кожи и почти все, что мы имеем, заставили нас, не знавших никогда голода, – голодать. Они, не признававшие Бога, хотели и детей наших заставить забыть Его. Они – враги наши… Помните, товарищи, что если эти звери—коммунисты вернутся, они нас не помилуют. Одни из нас будут расстреляны, другие будут изнывать в тюрьмах, третьи будут снова томиться в коммунистическом гнете, и гнет этот будет более томителен, чем он был ранее»[954].