Крестоносцы социализма

Как бы то ни было, либеральная оппозиция становилась все более важным показателем антагонизма между властью и обществом в России. Землевольцы не могли не учитывать этого. Революционная ситуация, словно политический индикатор, выявляла несоответствие между анархистской программой «Земли и воли» и теми задачами, которые ставила перед землевольцами жизнь, выдвигая на первый план борьбу с самодержавием. В обстановке революционной ситуации землевольцы начали стягивать свои силы из деревенских поселений в города. Показателен написанный Львом Тихомировым 15 января 1879 г. вызов землевольцев с мест на помощь центру. Тихомиров констатировал «сильное брожение» среди различных слоев общества, молодежи и рабочих столицы. «Оставаться только зрителями этого движения, – заключал он, – значит признать свою полную ненужность для народа и неспособность дать ему что бы то ни было. При таком способе действий мы, как партия, уничтожаемся, выходим в тираж»[998].

Двоякая причина, характерная для самодержавной и полукрепостнической России, втесняла политическое направление в форму террора. С одной стороны, крайняя отсталость и задавленность масс, так и не поднявшихся на борьбу вопреки всем стараниям народников (пропагандистов и агитаторов) поднять их, вынуждала революционное меньшинство к поискам такого – более радикального, чем пропаганда и агитация, – средства, которое могло бы активизировать, возбудить массы. С другой стороны, правительственный террор, поскольку он мешал революционерам идти «в народ» и губил их собственные силы, постольку заставлял их искать средство (тоже наиболее радикальное) отпора и самозащиты. В самодержавной и полукрепостной стране, при полном отсутствии гражданских свобод и крайней неразвитости массового движения, единственным «радикальным» средством, которое могло быть использовано и для отпора правительству, и, в меньшей степени, для стимулирующего воздействия на массы, оказывался в руках народников именно террор, «красный» террор. «Скрепя сердце, – гласит одна из прокламаций ИК В.А. Осинского, – мы решились прибегнуть к средству, против которого во всякое другое время протестовали бы всеми силами души»[999]. Мирные пропагандисты взялись за оружие потому, что рабски молчать они не хотели, а за свободное слово их карали. «Когда человеку, хотящему говорить, зажимают рот, то этим самым развязывают руки», – так объяснил переход от пропаганды к террору Александр Михайлов[1000]

.

«Красный» террор 1878 – 1879 гг. был главным показателем формирования политического направления внутри «Земли и воли». Менялись не только идеи, но даже экипировка революционеров: вместо слова – дело, вместо книги – кинжал или револьвер, вместо крестьянского армяка – «барский» сюртук. Однако до середины 1879 г. политическая борьба землевольцев оставалась стихийной. Она представляла собой тогда лишь совокупность отдельных актов антиправительственного террора без программного требования политических свобод. Вспомним, что программа «Земли и воли» допускала террор, но только как орудие

самозащиты революционеров от репрессий правительства, а вовсе не средство политической борьбы. Таким образом, в самой программе землевольцев скрывалось противоречие, ибо самозащита граждан в условиях политического бесправия есть не что иное как борьба за политические права. Выходило, что землевольцы совершали акты политического террора 1878 – 1879 гг., следуя своей аполитичной программе, но смысл этих актов противоречил духу и букве их программы.

Долго так продолжаться не могло. С начала 1879 г. политический террор землевольцев становится все более осознанным. Тем временем их теракты следуют один за другим – то в дальнем краю империи, то в ближнем, а то и в самой столице. 26 февраля 1879 г. в Москве, в одном из номеров гостиницы Мамонтова, М.Р. Попов, Н.В. Шмеман и третье лицо, которым был либо А.А. Квятковский, либо Н.П. Мощенко[1001]

, казнили провокатора-виртуоза, гордость царского сыска Николая Рейнштейна, когда этот виртуоз уже подкапывался под центр «Земли и воли» и мог погубить ее бесценного контрразведчика Н.В. Клеточникова, если бы Клеточников не узнал о Рейнштейне раньше, чем он о Клеточникове. На трупе Рейнштейна землевольцы оставили записку: «Изменник, шпион Николай Васильевич Рейнштейн осужден и казнен нами, русскими социалистами-революционерами. Смерть иудам-предателям!». Через неделю в Киеве О.И. Бильчанский и П.Г. Горский убили шпиона Тараса Курилова. Еще через неделю очередной жертвой «красного» террора едва не стал новый шеф жандармов А.Р. Дрентельн.

13 марта 1879 г. в Петербурге на набережной Фонтанки 20-летний Леон Мирский (один из активных сотрудников «Земли и воли») верхом на коне погнался за каретой, в которой ехал к царю Дрентельн. Поравнявшись с Дрентельном, Мирский выстрелил в него через окно кареты. Только непостижимый промах помешал террористу отправить шефа жандармов на тот свет – следом за его предшественником Н.В. Мезенцовым.