«Крестоносцы» войны

— Торп всегда был… ну, скажем, несколько неуравновешен.

— Я думал… Знаете, лейтенант, солдатам известно гораздо больше, чем вам кажется. Нам, например, известно, что четвертого июля вы пытались заменить лейтенанта Лаборда.

— Значит, сунулся не в свое дело, — раздраженно возразил Иетс. — Чего я добился? Кому я помог? Это как раз доказывает, что сделать почти ничего нельзя.

Бинг помолчал.

— Может, когда вы попытались, было уже поздно. Может, вы действовали недостаточно энергично. Во всяком случае, вы пытались.

Иетс подумал, что Бинг, так наивно побуждающий его к действию, сам не знает, насколько он близок к истине. И с Толачьяном, и с Торпом Иетс остановился на полпути, решив: «Как-нибудь обойдется». Вот и не обошлось. И не могло обойтись, потому что нельзя подчиняться обстоятельствам, нужно быть хозяином положения.

— Я обещаю вам, что попытаюсь повидать Торпа, — сказал он скрепя сердце.

— Благодарю вас, лейтенант, — сказал Бинг. Иетс с нетерпением ждал, когда Бинг перестанет благодарить его, но тот не унимался. — Я знаю, что вы за Торпа не отвечаете. За солдат нашего отдела отвечают капитан Люмис и майор Уиллоуби, но вы сами видите, как обстоит дело. Поэтому я и пришел к вам. Происходят всякие вещи, в которых кому-то следовало бы разобраться. В ту ночь, когда нас бомбили в Шато Валер, Торп пришел в башню спать весь избитый.

Черт бы побрал эту ночь в Шато Валер, подумал Иетс.

— Избитый? — спросил он. — Кем?

— Он не хотел сказать. Я спрашивал несколько раз, но он только отругивался, а потом замолкал на целый день.

— Ну, тут уж ничего не поделаешь. Поздно.

— Для Толачьяна поздно, — сказал Бинг.

— А Торп еще жив, так? Ну, хорошо, хорошо. Я вам сказал — сделаю, что могу.

— Благодарю вас, сэр. — И Бинг ушел.

Иетс усмехнулся — упорен, негодяй. Потом он нахмурился. «Поздно»! Опять попытка оправдать собственное бездействие.

Иетс позвонил в госпиталь и долго добивался, чтобы к телефону позвали кого-нибудь из врачей. Наконец сухой, но вежливый голос сообщил ему, что слушает капитан Филипзон. Да, ему известно об этом больном; особых оснований для беспокойства нет; делается все возможное, чтобы привести Торпа в себя.

— Привести в себя? — переспросил Иетс.

— Да, это своего рода транс, — сказал капитан Филипзон. — Он пережил сильный шок. И физически он в плохом состоянии. Вы ведь знаете, он был сильно избит. Но вы не тревожьтесь, лейтенант, все образуется.

— Можно его навестить? — спросил Иетс, мало надеясь на успех.

— К сожалению, нет, — голос прозвучал нерешительно. — Мы не хотим его волновать.

Иетс взял с врача слово известить его, как только к Торпу можно будет зайти.

— Благодарю за участие, — сказал капитан Филипзон. — Честь имею.

Иетс положил трубку и еще долго неподвижно сидел на неудобном стуле в канцелярии, сжимая пальцами виски. Значит, дело не в бюрократических отговорках, — к Торпу не пускают, потому что он действительно очень плох. Иетсу было бы легче, если бы ему разрешили этот жест — сказать Торпу несколько слов утешения. Но это отпало. И, что много важнее, теперь от Торпа ничего нельзя будет узнать. Оставался только француз, — тот, что покупал продукты.

Иетс вышел из канцелярии. На улице воздух казался чистым и свежим после затхлой атмосферы отеля «Сен-Клу», где запах давнишних постояльцев мешался с новыми запахами военного жилья. Надо надеяться, что француза еще не выпустили на свободу. Иетс не знал, какие на этот счет правила у французских гражданских властей, — если они при новом режиме вообще придерживаются каких-нибудь правил.

К подъезду подкатил «виллис Макгайра»; из машины выскочил Люмис и преувеличенно-любезно приветствовал Иетса, — эти дни он старался поддерживать со всеми наилучшие отношения. Пользуясь случаем, Иетс попросил у него на время машину. Капитан просиял.

— Ну, разумеется! — воскликнул он и приказал Макгайру: — Отвезите лейтенанта, куда ему нужно.

Макгайр что-то проворчал себе под нос.

— Мне недалеко, — сказал Иетс, больше для того, чтобы успокоить шофера, чем из уважения к Люмису. — Только в полицейскую часть.

Люмис, уже входивший в подъезд, круто обернулся.

— Куда? — Но он, видимо, прекрасно расслышал, потому что тут же продолжал: — А вам что нужно в полицейской части?

Иетс пожалел, что проболтался; Люмис, конечно, заподозрит вмешательство в какие-то его дела.

— Ничего интересного, — сказал Иетс, как можно более равнодушным тоном. — Нужно проверить кое-какие сведения…

— Да? — сказал Люмис. Расспрашивать Иетса он не решился. — Ну что ж, желаю удачи.

— Спасибо.

Людные улицы снова напомнили Иетсу первые дни в Париже, медовый месяц «освобождения». Правда, фронт с тех пор передвинулся к востоку, но и сейчас на Париж падал героический отсвет войны, город все еще был недалеко от переднего края. Стрельба с крыш прекратилась. Фашистских снайперов выловили, а иные сами сдались, поняв, что на возвращение немцев надеяться нечего. Парижане, сражавшиеся за освобождение своего города, почти все сложили оружие и волей-неволей вернулись к повседневным делам — к поискам работы и пропитания.