Крик

– Ты ее не вини, и не обижайся, – говорил он. – Все-таки единственный сын. Я, может быть, вот только теперь понял, какими же мы были подлецами, как определил нас профессор, что сумели родить всего одного ребенка. Была же, конечно, возможность, ведь неплохо мы жили. Разве сравнить с той жизнью, которой жили наши родители. А в результате они сделали и для себя и для всех больше, чем мы, избалованные достатком.

Я целую неделю моталась со Степкой по врачам, чтобы получить нужные справки для детского сада. Наконец все собрала, и отец с Анной Егоровной торжественно отвели Степку в старшую группу.

Суд над генеральными начался в сентябре. В СМИ мелькнуло лишь сообщение о суде, перечислили фамилии. Даже не помянули, кто в признанке, кто отрицает. Было очевидно, что журналюг этот суд совершенно не интересует. Для нас с Антоном это было хорошо. Потому что мы вначале опасались, что за автомашиной, на которой возили Антона в суд, начнется слежка журналюг и прочих любопытных, и у меня возникнут трудности с посещениями.

Антон мне разъяснил, что в зале он сидит не за решеткой в клетке, а на первой скамейке. А в клетке – Володька Макаровский и Перелезин. Паршину, почему-то, судили отдельно от генеральных. Из адвокатов были лишь адвокаты Перелезина и Макаровского. Антону дали адвоката по назначению. Антон был им доволен. Говорил, что в общем, он хороший парень, и ему все до лампочки. Он даже и дело не смотрел. Попросил у Антона обвинительное заключение, с этим заключением и ходил. Антон говорил, что перед парнем на столе обычно лежал лист чистой бумаги. Он иногда в нем что-то отмечал. Но Антон заметил, что этот лист перед ним лежал целую неделю, и он его даже ни разу не перевернул. Но Антона это устраивало. По крайней мере, они друг другу не мешали. Деревянченко среди адвокатов не было.

Через неделю после начала суда, нам с Алькой тоже прислали повестки как свидетелям, на этот раз по почте, почти за десять дней и на один и тот же день, с разницей в два часа. Это нас очень устраивало. Но на следующий же день Антон мне сообщил, что в течении этой недели, он совершит побег. День побега неизвестен. И мы, говорит, вот, сейчас, видимся с тобой в последний раз.

Я, конечно, возмутилась – как так можно, не по-человечески. И главное – сегодня, в последний день.

– Я даже не могу собрать тебе в дорогу.

Он как давай смеяться. До меня, конечно, тоже дошло, что это не в отпуск и не в холодные края – собираться тут нечего. Для него уже, наверное, все собрали. Но все равно, чисто по-бабьи, я была просто в шоке.

– А куда хоть тебя? – задаю я глупый вопрос.

– Одно знаю, что за пределы России. И все. Больше мне ничего не известно. Сказали, что на время изменят мне внешность. Не знаю еще, как буду выглядеть.

– Они могут тебя изуродовать. Я им этого не прощу.

– Обещали, что никаких пластических изменений – только внешний грим.

– Но почему так вот, сразу. Сегодня. И все. Я хоть прическу бы сделала, себя в нормальный порядок привела, торжественный и печальный.

– Ты и так всегда хороша. А почему так неожиданно и сразу – наверное, для них в этом есть какой-то резон. У этой службы свои правила.

– Не льсти так откровенно. Но я им я этого не прощу. И когда я тебя теперь увижу?

– Мне сказали, что месяц, может быть больше, я не должен буду тебе звонить и сообщать какую-нибудь информацию. Потом наладится связь. И через какое-то время ты сможешь ко мне приехать. Меня уверили, что все будет нормально. И я, правда, в это верю. Все у нас с тобой будет хорошо.

И я стала ждать новостей, следя за телевизионными сообщениями.

Отец даже удивился моей возникшей привязанности к телевизору.

– Что-то ты никуда не ходишь? И где ваш Антонио Вега?

– Судят его, и других наших генеральных, я же тебе рассказывала.

– А от журналюг что-то никаких сообщений о суде. Вот что значит, нет миллиардов. И правозащитникам не нужен, и этой нашей американской старухе. И западным СМИ. Плевать им на ваших генеральных. Видно, верно говорит профессор, им нужен лишь ваш олигарх – надежда западной цивилизации. Поздравляю, профессор за удивительную прозорливость.

Сергей Сергеевич с достоинством поклонился со своего кресла.

И тут диктор сообщает: «По поступившим в последний час сведениям. Подсудимый по делу генеральных директоров НК Антонио Вега совершил побег с конспиративной квартиры, где его содержали под охраной. По сообщениям, ему удалось запереть свою охрану в туалетной комнате и покинуть квартиру. Его розыск ведется уже несколько часов»

Отец смотрит на меня. Потом, со значением, на Сергея Сергеевича.

– Ты понял, Сергей Сергеевич – это тот испанец, который приезжал в Хованское, на рыбалку. Помнишь?

– Ну а как же, замечательный молодой человек. По внешности и по манерам, ну вылитый испанец, как мы себе их представляем по литературе. Идальго, да и только.

И они оба смотрят на меня.

– Сбежал, выходит, – говорю я. – Обманул охрану.

– А что-то ты не очень удивляешься, – говорит отец. – Не звонишь Альке. А?

И тут раздался телефонный звонок.

– Бьюсь об заклад. Это тебе Алевтина звонит.

Я подняла трубку. Голос, конечно, Альки.