Крик

Мы вышли из отеля, и Антон остановил автомашину. Оказывается у них здесь за 30 долларов в любой конец города.

– Может быть вы сами знаете, куда здесь можно поехать поужинать, где вам особенно понравилось? – спросил он.

– Мы на Кипре впервые, – говорю я. – Вези, куда считаешь нужным.

Все-таки как хорошо бывает на белом свете! Солнце, море, вдали горы. Мы в машине с симпатичными веселыми мужиками. И никаких тебе выемок, обысков, допросов. Этих ужасных ожиданий: возьмут – не возьмут. Сегодня или завтра, вечером или может быть утром. Одним словом – лепота, да и только. Даже не верится.

2

Мы зашли в кафе, народу немного. Уселись за столик, Антон взял меню и стал изучать.

– Что дамы будут пить, шампанское, вино, кипрское, испанское? – он весело посмотрел на нас с Алькой.

Алька подперев лицо кулачком с усмешкой смотрит на него и говорит:

– Верунчик, вот он беззаботный Запад. Шампанское, вино. Для нас с Верунчиком после Москвы, после арестов, выемок и обысков шампанское, вино – газировка не более. Мы с Верунчиком в последние дни употребляем только крепкие напитки, остальное – выброшенные деньги. Поэтому заказывай по своему усмотрению – водку, виски, коньяк. И закусить.

Антон смеется. А Самохин с неподдельной тревогой спрашивает:

– Неужели все так серьезно? Но как это они осмелились? Арестовать Володьку Макаровского, потом Перелезина и Паршину. Как так можно? Куда же демократическая общественность смотрит, СМИ, наконец? Почему не протестуют?

– Они протестуют, только толку от этих протестов не видно, – говорю я.

Алька говорит:

– Я когда в машине ждала Володьку Макаровского, все думала, ну зачем он вернулся, ну зачем? А ведь он не напрасно просил меня с ним поехать. Ведь до этого он на допросы ездил один. А тут попросил. Думаю, он чувствовал, что могут арестовать. Меня удивляет, почему он вернулся, почему не остался на Кипре.

– Если говорить откровенно, – говорит Самохин. – Перспектив здесь для нашего брата русака немного. Это вот Антонио здесь свой человек, он у себя дома, а мы пришлые, мы беженцы, только без статуса. А главное – работы нет. Сейчас нам, пока бегункам, платят что-то вроде пособия. Как говорится, на еду хватает. Но не больше. И с каждым месяцем платят все меньше и меньше. Все в руках Чайки, а у нее не забалуешь. Думали, все быстро кончится, потому и рванули. А по всему видно, что они серьезно взялись за НК и так просто не отстанут. А вас еще не вызывали?

– Пока нет, – говорю я. – Но документы фирм изъяли, мы не стали ожидать вызова, и рванули к вам, под крыло Чайки. Чтобы переждать непогоду.

– Мы уже год пережидаем. Вас это не пугает?

– Пугает. Но там оставаться, еще страшнее. Мы после ареста Макаровского заехали к его жене. Это жуть какая-то – смотреть на все это. Как представлю, что меня в СИЗО раздевают догола, суют пальцы во все щели. Сейчас в сериалах это все показывают. Лучше уж сразу петлю на шею.

Принесли коньяк и фрукты. Алька говорит Антону:

– Ну, теперь сам слышал наши ужасы, и видишь наши перекошенные от страха лица. Так вот скажи, что нам в таком состоянии пить?

– Веселого мало, – говорит Антон. – Но все-таки ваши лица по-прежнему удивительно прекрасны. Тревога, конечно, лежит на них. Но от этого они еще трогательнее и привлекательнее Я бы сказал неотразимы.

– Ну, порадовал, идальго, – смеется Алька. – Передачи нам в Матросскую Тишину будешь присылать из туманного Лондона.

– Буду. Правда буду, – улыбается Антон.

Мы выпили и принялись за еду, проголодались, все-таки, основательно. С обеда в самолете прошло несколько часов. Кто-то включил музыку, и Антон пригласил меня. Он обнял меня и чувствую вдруг, как теплота волной поднимается к лицу. Я когда волнуюсь, у меня невольно появляется румянец. За всеми московскими ужасами, я про Антона даже не вспоминала. И вдруг такая теплота.

– Так будешь передачи присылать в Тишину?

– Я за тобой в тюрьму поеду, если позволят.

– Тут тебя сразу и возьмут. У тебя же фирма по значимости не меньше, чем у Володьки Макаровского.

– А я все равно приеду, – улыбается он.

3

На следующий день с утра тех, кто уже прибыл, собрала Чайка. Всего было четырнадцать человек. С ней пришел начальник нашего юридического управления Твердолобов. Чайка сообщила, что собрали нас в связи со сложившейся обстановкой для проведения экономических и правовых занятий. Чтобы допросы для нас не были неожиданностью, поскольку вызывать к следователям нас всех вероятно будут. Еще она нас успокоила, сказав, что меры принимаются на очень высоких уровнях, в том числе международных. В курсе дел нашего олигарха даже Буш и Кондолиза Райс. Где-то через два месяца собирается в Москве саммит семерки, в которой мы принимаем участие. И они все уверены, что нашего хозяина освободят.

– А Макаровского, Перелезина, Паршину, – спросил кто-то из зала.

– Всех освободят, – заверила Чайка.

– А в этой семерке мы кто? – спросила Алька.

– Ты что, не знаешь? – зашикали на нее со всех сторон.

– Ну я знаю, что там, семерка. А мы кто? Если там все места уже заняты. Я слышала, что шестерка.