Кристальный пик

Я переступила порог комнаты, не оглядываясь, зная, что Солярис по-прежнему стоит там, зализывая укус, и с тревогой смотрит мне вслед. Обернусь — значит, попрощаюсь. А я не могла подвести его во второй раз и снова заставить смотреть, как что-то лишает меня жизни. Потому просьба держаться подальше, пока все не закончится, была оправдана вдвойне: так они с Сильтаном не увидят, если что-то все-таки пойдет не так.

Каждый шаг в сторону двери отзывался острой болью в солнечном сплетении, словно выпитая драконья кровь обрела форму, превратившись в клубок из ножей, и теперь резала внутренности с кожей, пытаясь прорваться. Я старалась концентрироваться на дыхании, отказываясь замечать, как ноют трещат и сдвигаются ребра, готовые разойтись в стороны, чтобы пропустить наружу костяные гребни. Челюсть заныла, стиснутая, и я потерла большим пальцем шерстяную нить на мизинце: сияние в той было таким тусклым, что едва угадывалось, но все равно работало. Я чувствовала, как нить успокаивает и вместе с тем толкает через край. Обволакивает разум, точно укутывает в лоскутное одеяло. Сквозь него Селен не видит и не слышит меня, а значит не услышит и то, что я задумала, даже если попытается.

— Селен, — позвала я, отодвинув трюмо и прильнув щекой к двери на уровне ручки, куда согнуться меня заставил очередной приступ боли, пронзившей грудину стрелой. — Селен, ты здесь?

Ответом мне стала тишина. Но затем, когда я снова ахнула и съежилась, допустив слабовольную мысль, что не выдержу и обращусь прямо здесь и сейчас, с той стороны раздался шелест, будто ветер трепал кроны густых деревьев, и вкрадчивый грудной голос спросил:

— Я точно могу войти? Ты не будешь прыгать в море?

— Не буду, — выдавила я, стараясь стоять прямо. — Ты можешь войти.

Как истинное проклятье, Селен был прямолинеен и бесхитростен в своих желаниях, но иногда проявлял и другую свою сторону — рукотворную, созданную из воли другого человека, а оттого покладистую и зависимую, чем каждый раз неизменно удивлял. Вот и сейчас стоило мне дать добро, как дверь затрещала, раскалываясь, и пришлось отбежать назад, чтобы разлетевшиеся в сторону щепки вместе с дверной ручкой не оставили на мне ран больше, чем уже было.

Селен показался в дверном проеме сразу после того, как улеглось облако каменной пыли. Порванный ворот черного кафтана обнажал длинную шею и белоснежную грудь с ключицами тонкими, как ивовые прутья. Его красные волосы, расстеленные на плечах, и бронзовые листья, которые принес внутрь комнаты сквозняк, напомнили мне о Рубиновом лесу. Возможно, мне стоило остаться там еще ребенком, заснуть от голода и больше не просыпаться, чтобы спустя годы этот голод не вернулся во плоти и не смотрел на меня обманчиво красивыми миндалевидными глазами.

— Ну что, успокоилась? — спросил Селен, медленно подбираясь ближе. Несмотря на то, что он ступал по сухим листьям, они, рассыпаясь, не издавали ни звука под его поступью.

Я кивнула и инстинктивно сделала шаг назад — симметричный тому, который сделал ко мне Селен.

— Скажи мне только, — попросила я, сжав в пальцах подол заляпанного платья, чтобы скрыть судороги, которой их сводило. — Что случится, когда мы снова станем одним целым? Мир будет в безопасности?

— Не знаю, — пожал плечами Селен равнодушно, и я разозлилась.

— Так подумай! — И указала кивком на губчатые стены, что были ничем иным, как костями самого старого дракона, которого я только встречала в жизни. — Ты говорил, что Сенджу и раньше бывал здесь, еще до окаменения. Вы встречались, когда ты был еще туманом, верно? Что ты слышал? Что он рассказывал тебе или кому-либо? Предупреждал ли о чем-то?

Селен вздохнул устало, но призадумался. Потер костяшкой указательного пальца очаровательную ямочку под нижней губой, все еще бруснично-красной от моей крови, и неуверенно произнес:

— Я мало что знаю о Сенджу кроме того, что это он породил нас с тобой, и что он же хотел нас убить. Помню только, что когда я уже был, но самого себя у меня еще не было, — извини, не знаю, как сказать иначе, — Сенджу часто говорил солнцу «расколотое надвое рано или поздно разбивается на еще тысячу частей, но если починишь два, то починишь и тысячу». Такое тебя устроит, госпожа?

Я снова стиснула платье в пальцах, — на этот раз от облегчения, — и бегло глянула на свое отражение в сдвинутом трюмо. Вот, что такое красные пряди волос — те самые осколки. Осколками было и Увядание, от которого всему Кругу предстояло пережить самую голодную зиму за тысячу лет; и те люди, которыми Селен тщетно пытался пустоту нутра, меняя плоть на плоть, но не в силах обрести душу; и боги, сгинувшие по той же причине. Все это последствия — мелкие колючие крупицы того, что однажды разбилось пополам.