Кристальный пик

Я была готова поклясться, что сквозь перебранку Сола с Дайре слышу, как Свадебная роща поет. Глас это был ни мужским, ни женским, и звучал как пастушья флейта, а не как человеческая речь. Однако я все равно каким-то образом разбирала слова — не умом, но сердцем. Старая керидвенская песнь, которую распевали пьяные хускарлы в трактирах и на пирах... Она звучала здесь, среди вербеновых цветов, залитых кровью; звучала для меня, точно зов давнего друга. И, внимательно посмотрев на Соляриса, который ни на секунду не отвлекся от спора, я вдруг поняла: никто более эту песнь не слышит. Она лишь в моей голове, крутится снова и снова, застряв в мыслях так крепко, что даже усилием воли не удавалось ее прервать.

— Довольно тратить время на пустую болтовню! — воскликнул он и, задев плечом глумящегося Дайре, двинулся к Ясу, чтобы помочь ей поднять бессознательного воина. Мелихор к тому времени как раз приземлилась на окраине поля, подставляя свою спину. — Нам нужно скорее отыскать дружины и сообщить им, что угроза Брикте миновала. —  Давай, Рубин, чего стоишь? Идем же!

Пока осень лето сменяет,

Пока море соль сохраняет,Пока старики носят гриву седую,Я никогда не оставлю свою дорогую.

Когда мы поднялись в небо и набрали птичью высоту, я посмотрела вниз на рощу и увидела, как солнечный свет странно стелется по земле и клубится, словно туман.

Как и все вербеновое поле вокруг, он тоже был красным.

________________________________

херегельд — поземный налоглиды — рядовые воины, не занимающие особого ранга в войскератная стрела — специально изготовленная стрела, которую посылали по всем земля в знак начала войны и призыва к сбору ополчения

3. Летний Эсбат

В Круге любая смерть считалась почетной, будь то смерть от стали, старости или звериных клыков. Ты был обязан обойтись с останками усопшего благосклонно, позаботившись о том, чтобы они обрели свой покой в Мире-под-Луной и затем воплотились в мире Надлунном. Ибо только жизнь была дана нам для распрей, войн и отмщения, но никак не смерть — смерть была дана исключения для блаженства. Потому, как только воин одерживал победу над врагом своим, он должен был простить его, ибо путь врага окончен. Прояви снисхождение к мертвым, чтобы смерть могла проявить его к живым.

Без сомнений, я тоже собиралась распорядиться, дабы воина Немайна погребли должным образом — сначала предали его плоть огню на нодье из девяти тисовых поленьев, а затем похоронили прах под камнем в кленовом лесу, где его душа могла бы слиться с Медвежьим Стражем. Пускай нейманец тот и был мятежником, посмевшим поднять меч на свою королеву, но коль ему выпала честь испустить дух в замке Столицы, значит, жители этого замка и должны сопроводить его душу к богам.

Воин Немайна умер ровно через три дня после нашего прибытия из Свадебной рощи. Потеряв сознание еще там, во время допроса Ясу, он так ни разу и не пришел в него, сколько бы вёльв Гвидион не призвал к его постели и сколько бы припарок не приложили к его многочисленным ранам. Все, чего удалось добиться — это бессвязного бреда в приступах лихорадки, когда глаза воина неистово вращались под веками и закатывались, а сам он выгибался дугой, почти складываясь пополам. Во время одного из таких приступов его и не стало. Воин унес в могилу все свои секреты, так и не пролив свет на случившиеся средь вербеновых цветов. Мне не оставалось ничего, кроме как смириться с неудачей... Или обратиться к тому, кому смирение было неведомо настолько, что однажды тот бросил вызов самой судьбе.

— Его сгубило гнилокровие*, госпожа, — заключил Ллеу, обходя мраморный жертвенник с разложенным на нём нагим телом. Взгляд королевского сейдмана метался от одной почерневшей язвы к другой, но нигде не задерживался более двух секунд, будто Ллеу читал труп, как книгу. — Мышьяк, ацетат меди и раствор уксуса, чтобы выпустить миазмы — и это вполне можно было предотвратить...

— Так и знала, — Я вздохнула, прикладывая пальцы к переносице. В ней свербело от приторного и бальзамического запаха масел, призванных задержать распад и гниение. — Мне следовало сразу обратиться к тебе. Это Мидир настоял, чтобы воина лечили вёльвы и лекари из Столицы. Зря я его послушала.

— Мидира можно понять, — приободрил меня Ллеу, и я отвела глаза, стыдясь своего недоверия к нему. Ведь, не относись я к Ллеу столь предвзято после смерти отца и экспериментов с солнечной кровью, всего этого и впрямь можно было бы избежать. — Не похоже, чтобы эти раны воину были нанесены мечом. Следов от зубов тоже нет, но края подозрительно рваные...

Ллеу сделал вокруг жертвенника еще один круг. «Это не осквернение останков, а всего лишь их изучение. Я обязательно похороню их, просто немного позже», — продолжала убеждать себя я, отрешенно наблюдая за огнем в костровой чаше.