Кристальный пик

Испуганная Тесея так и не смогла вымолвить имя брата, когда, рванув следом за ним в глубь чащи, поскользнулась на его разбившейся тыкве. Та, добротно располосованная топором, попросту не пережила удара об землю, выпав у Кочевника из рук и тут же затухнув, когда и он исчез следом за Мелихор.

— Рубин! Сюда! — гаркнул Солярис, хватая меня за запястье. — Живо в круг! Не дайте своим подсвечникам угаснуть!

Так вот оно что… Это имела в виду Дагаз, когда говорила, что нам не пройти через Аметистовый сад? Значит, тыквенных голов оказалось недостаточно — нужны головы настоящие, человеческие?..

— Все будет хорошо, — прошептала я не то самой себе, не то Тесее, приобняв ту за плечи одной рукой, когда мы с Солярисом встали посреди рощи спина к спине. Все выставили тыквы перед собой, едва удерживая их дрожащими пальцами за крошащиеся корешки. Я вглядывалась в длинные тени, что они отбрасывали, но не видела ничего, кроме внешне безобидных аметистовых цветов, прекрасных и острых. Отчего-то мне вспомнился Рубиновый лес: тот выглядел кровожадно, но чужой крови на самом деле вовсе не жаждал. А вот с Аметистовым садом, похоже, все было в точности наоборот…

— Прости, — прошептала я Солярису, чувствуя его острые лопатки своей спиной. Жар, который он источал, подпитываемый страхом и злостью, смог бы растопить даже фирн Меловых гор. — Я думала, тыквы помогут… Этот лес… Сад… Совиный Принц сказал, что здесь «гниет любовь богов среди цветов». Он не объяснил, что именно это значит, но теперь я поняла: это усыпальница. Усыпальница богов! Те ро, о которых говорила Дагаз… Должно быть, они… Стерегут, баюкают… А мы…

— Успокойся, — велел мне Солярис коротко и хлестко, и я вдруг поняла, что действительно едва не позволила себе удариться в истерику. Голос уже сорвался. — В том, что мы попали в западню сида, нет ничьей вины. Нужно придумать, где раздобыть побольше света… Думаю, все дело в нем. Это же не…

— Солярис?

Раздался глухой треск. С таким звуком яблоня сбрасывает перезревшие плоды в конце лета. И с таким же звуком падают пустые тыквы, когда их больше некому держать.

Я повернула голову вместе с подсвечником.

— Сол?

От жара, который грел меня со спины, остался лишь призрачный след. Он тянулся по роще шлейфом, как и запах мускуса, прежде чем ветер окончательно их рассеял. Солярис исчез, — моя опора исчезла — и я пошатнулась, сбитая с ног волной ужаса и тишины.

— Солярис!

Сердце подпрыгнуло к горлу, и во рту сделалось суше, чем в Золотой пустоши. Вокруг нас с Тесеей не осталось более ни души. А аметистовые цветы, потревоженные Кочевником, вновь распустились… Прекрасные и неувядающие, они неожиданно развернулись к нам, а не к небу, и я почувствовала на себе тысячу взглядов, забирающихся под кожу вместе с животным страхом. Все застыло — звуки, мы, звездные спирали в вышине. Предчувствие беды свербело в грудине, но ничего не происходило. Только Тесея, мелко подрагивая, что-то мычала над своей тыковкой, будто уговаривала ее не угасать. Мы так долго суетились и бегали друг за другом, что ее лыко уже дотлело наполовину, как и мое. Если роща не затушит пламя, то рано или поздно это сделает время. И мы больше никого не найдем — даже самих себя.

— Спокойно, Тесея, — сказала я тем не менее, крепко вцепившись пальцами одной руки в шов на ее платье, а другой — в свой тыквенный корешок. — Сейчас мы что-нибудь придумаем. Сейчас, сейчас…

— К…К…

— Что такое?

— Кар.

Тесея всхлипнула, задрала вверх веретено, как указатель. Немного подвинув ее в сторону, я подняла свою тыкву выше, прокладывая дорожку из света между треугольной листвой. Она колыхалась и трещала, раздираемая цепкими коготками белого ворона. Перья его, куцые, распушились, когда птица вытянула шею и пронзительно каркнула, словно передразнивала Тесею.

В этом карканье слышался человеческий смех.

— Ах, так вот оно что… Дагаз, — прошептала я и шагнула ворону навстречу. Страх вмиг растаял, не оставив после себя ничего, кроме слез, застрявших в уголках глаз, но и они быстро высохли, ибо лицо раскалилось от ярости. «Как жаль, что я не могу стать драконом и выдохнуть ее», подумалось мне в который раз. — Никакие ро здесь не водятся. Это ты похитила моих друзей, Дагаз, а не сад! Покажись, безумная хрычовка!

Ворон захлопал крыльями и перепрыгнул на ветку повыше, отчего мне пришлось поднять тыкву над самой головой, чтобы не упустить его из виду. На миг птица все-таки скрылась за листвой, а когда мне снова удалось поймать ее лучом света, оказалось, что она сидит на дереве вовсе не одна.

— Это не я, — захихикала Дагаз, раскачиваясь на погнутой фиалковой ветке и лелея шест из рябины на своих согнутых коленях. — Это ро. Ро-о-о! Я предупреждала, Бродяжка.