Кристальный пик

— А мне понравилось, — улыбнулась Мелихор, сидя на траве с ветками, застрявшими в пепельных косах, точно оленьи рога. — Напоминает, как в детстве мама нас всех в окаменевших скорлупках по городу носила. Солярис, ты помнишь? Тебя, самого младшего, мы с Сильтаном тоже по очереди таскали…

— Умолкни, — буркнул тот, стряхивая с помятой одежды листву.

На сколько бы судьба ни разлучала нас с Солом, — на пятнадцать минут, час, день или неделю, — каждый раз при виде него я чувствовала себя так, будто вернулась домой из долгого путешествия. Вот и сейчас первым делом хотелось коснуться его, проверить, в порядке ли он, помочь выбрать из волос тот сор, про который он напрочь забыл, оторопев, когда увидел у меня в руках попискивающую птицу. Но…

— А теперь верни мне Хозяина! — взревела Дагаз и затоптала аметистовые цветы босыми ногами, точно капризное дитя, заставив нас всех отшатнуться от нее в сторону. — Я выполнила твои условия, Бродяжка!

— Еще не все, — сказала я и услышала разочарованный вздох Дагаз, с которым она взмахнула рукой, призывая посох самостоятельно подняться с травы и лечь в ее костлявые пальцы. Вот только он, как и сейд, был абсолютно бесполезен сейчас, покуда жизнь ворона по-прежнему находилась в моих руках. Прекрасно зная это, я демонстративно погладила птицу по сгорбленной спине между белых крыльев и решительно заявила: — Проведи нас к Кристальному пику, и верну я тебе твоего драгоценного Хозяина. А до той поры он побудет у меня. Ты же не против провести немного времени в светской компании, правда, птичка?

Птица не колыхнулась, будто решила, что если притворится мертвой, то я брошу ее и отстану. Только желтые глаза с маленькими зрачками вращались, внимательно следя за каждым моим движением. На ощупь тельце ворона напоминало камень, до того напряженным он был, пока я не погладила его еще раз и не прижала к себе, на этот раз полюбовно, в качестве обещания.

— Извини, — прошептала я ворону, когда мы выдвинулись во главе с покорившейся Дагаз вперед. — Так нужно. Я не причиню тебе вреда.

Солярис, зашагавший рядом, только хмыкнул: он знал, что мне просто не хватило бы духу придушить ворона, чем я столь уверенно угрожала Дагаз. Ведь пускай характер у него и был скверный, — судя по тому, что на моих ладонях алели полосы от когтей, — он не заслуживал смерти. А я уж точно была не той, кто мог бы принести ее кому-либо, кроме Красного тумана.

Хотя темнота Аметистового сада больше не лишала зрения, сейд Дагаз — или же ее умение находить с фиолетовой рощей общий язык, как его находила с Рубиновым лесом Хагалаз, — все еще освещал его недостаточно. Однако я все равно заметила, куда Сол смотрит — на шерстяную нить, обвитую вокруг птицы поводом.

— Как тебе удалось приручить ее? — спросил Солярис тихо, придерживая меня под локоть, чтобы я не оступилась в темноте. Очевидно, в плену у деревьев он прекрасно лицезрел все, что происходило со мной и Тесеей внизу.

— Не знаю, — ответила я. — Не думаю, что я к этому вообще причастна. Она как-то сама…

— Не она сама и не ты, а Разрушительный град, чтоб ее Дикий драл! — донеслись до нас с Солом проклятия Дагаз, и, подняв головы, мы увидели, с какой ненавистью в черных глазах она косится на мою нить через плечо. Собрав во рту слюну, она сплюнула ее нам под ноги с характерным звуком и ускорила шаг. Ей настолько не терпелось поскорее довести нас до цели, забрать свою птицу и распрощаться, что это были первые и последние слова, которые вечно зубоскалящая Дагаз произнесла с тех пор, как я ее «подчинила».

Так, в тишине, изредка нарушаемой лишь ворчанием Кочевника, несущего наши тыквенные огни, прихваченные на всякий случай, мы преодолели еще несколько лиг. А сад все не редел и не заканчивался… Тянулся и вдаль, и вширь, бесконечный, как жизнь богов. Мой любопытный взгляд то и дело падал на клумбы аметистовых цветов — их с каждым часом становилось вокруг все больше и больше. Они следовали за нами, поворачивались, провожая взглядами, от которых щекотало в затылке. Вскоре земля под нами начала вздыматься, образуя холм, и по мере того, как мы всходили на него, в саду начало светлеть. Только свет этот не был ни солнечным, ни звездным — холодным и голубым, как талый лед.

И вместе с этим светом, идущим откуда-то из-за деревьев, к нам пришел вой.

— Тесея!

Кочевник побросал тыквы и кинулся к сестре, схватившейся за голову и повалившейся на тропу ничком. Нить на моем мизинце снова зашевелилась, но не сжалась, как прежде, а наоборот, ослабла. В следующую же секунду, учуяв это, встрепенулся ворон, пытаясь ускользнуть. Смилостивившись, я разжала пальцы и выпустила его в распростертые объятия Дагаз, которая тут же отбежала от нас на безопасное расстояние и, оказавшись еще выше на склоне, загоготала.

— Говорила же, что она идет! — воскликнула та, но говорила она вовсе не с нами. — Только такая пройдоха и осмелилась бы тыквы ваши себе присвоить! Накажите ее, Бродяжку, накажите!