Критская Телица

— Пожалуй, то же самое, что предложила бы и ты.

— Скажи.

— Дозволь провести ночь во власти опытного и заботливого мужчины. После этого я всецело и безраздельно предамся тебе.

— Отлично, — просияла Арсиноя. — Придется подобрать хорошего человека...

— Подбирать незачем. Увезший меня моряк...

— Вот как? — насторожилась Арсиноя. — Уж не влюбилась ли ты, часом, дитя мое?

Обращение прозвучало немного странно в устах женщины, бывшей лет на семь старше юной собеседницы, но царевна почла за благо не улыбаться. Да и опытом критская владычица превосходила, по-видимому, неизмеримо.

— О нет, — сказала Неэра. — Просто он — единственный, с кем я более или менее знакома. Он опекал меня в пути, выказал изрядную учтивость и любезность. Наверное, и на ложе будет достаточно добр.

Повелительница прищурилась и вновь рассмеялась:

— А знаешь имя похитителя, Неэра? Любезного и учтивого налетчика?

— Он предпочел на называться.

— Слыхала об этруске Расенне?

— Кто не слыхал? Сказывали корабельщики, Расенна погиб — то ли в морском бою, то ли в плену...

— В плен этруск и правда угодил, да только не погиб. Твой обаятельный спутник и есть Расенна. Собственной злодейской персоной, телочка.

Неэра вздрогнула:

— Как?!.

— Ра-сен-на! — веселилась Арсиноя. — Бич островов и побережий. Гроза морского люда. Кумир гребцов и надежда рабов. Архипират. И твой добрый знакомый! Понимаешь, крошка?

— Н-не совсем... Ты, Сини... и Расенна!

— Разбойник очутился в моих руках. И выказал здравомыслие, не уступающее твоему собственному. Теперь этруск состоит на тайной службе, выполняет весьма и весьма деликатные поручения, с которыми никто иной попросту не справился бы. Уяснила?

— Что ж, — помолчав, ответила Неэра. — Тем любопытнее провести с ним первую ночь... Ты не ревнуешь, госп... Сини?

— В этом дворце, — медленно и с расстановкой сказала Арсиноя, — слово «ревность» неведомо никому. Советую и тебе начисто вычеркнуть его из повседневной речи. Еще лучше — забыть вовсе. Ибо так и удобнее, и легче, и, если угодно, слаще... Но завтра ночью этруску надлежит покинуть остров... Загвоздка, право! Не помиришься с кем-нибудь иным?

— Расенна вполне может управиться до полуночи, — хихикнула Неэра, — а затем плыть куда глаза глядят.

Царевна оживилась, щеки ее порозовели, глаза сверкали отнюдь не застенчивым девическим блеском.

— Будь по-твоему, — согласилась Арсиноя. — Умница моя ненаглядная!

Неэра рассказала прекрасной критянке правду, но, разумеется, не всю правду.

Отнюдь не всю.

* * *

Царевна росла и развивалась далеко не столь быстро, сколь Арсиноя, однако к шестнадцати годам зовы плоти сделались неодолимыми.

Радость, которую способно доставлять собственное тело, девочка обнаружила гораздо раньше, и, еще не вполне сознавая, что творит и воображает, уже пускала пальцы и ладони разгуливать меж ног, блуждать по соскам, животу, бедрам. Чутье подсказывало: занятие сие следует хранить в секрете. Лет с двенадцати она ласкала себя перед сном, покуда, совершенно обессиленная, не оказывалась в объятиях Морфея.

Девственность, сохраненную до восемнадцати, можно было полагать маленьким чудом. Неэра осталась целомудренна вовсе не от излишней застенчивости.

И совсем не потому, что, хотя девиц, до времени развязавших поясок, особо не бранили, добрачные связи уже в предгомеровскую эпоху почитались нежелательными.

Особенно, если речь заходила о царских дочках.

Нет, нет и нет!

Когда царевне сравнялось шестнадцать, в ее укромной, тихой спальне стали то и ночь появляться молодые рабы, призванные в гости повелительным шепотом. Юнцы повиновались опасливо, но беспрекословно, ибо Неэра была поистине прелестна.

После первых торопливых поцелуев красотка увлекала намеченного любовника на ложе, распахивала тунику выше пояса и дозволяла дразнить напрягшиеся, жаждущие соски — теребить, вытягивать, стискивать, легонько покусывать. Невзирая на природную склонность к неудержимому блуду, Неэра была достаточно скромна, и заставляла рабов отворачиваться, покуда сбрасывала одежды полностью.

Затем она, дрожа и пылая, хватала юношеское запястье, прижимала шершавые от ежедневной работы пальцы к собственному нежному телу, заставляла их копошиться и плясать между широко раздвинутых ног. Бивни, как правило, возносились молниеносно, в полном, грозном объеме: тугие, чуть изогнутые, готовые к бою и победе.

Но вот незадача — всякий раз, пытаясь пронзить царевну и сплясать на ней упоительный танец, рабы терпели крах. Либо таран ударял под неправильным углом, либо — того позорней и огорчительней — тыкался мимо врат, либо — и произнести совестно — приходил в боевую неспособность. Лишь только живот прижимался к животу и младые чресла соприкасались с восхитительной шелковистой ложбинкой, что-нибудь, а мешало успешному соитию.

Чересчур неопытная, Неэра не учитывала трех простых вещей.

Во-первых, ее собственная требовательная настойчивость изрядно смущала и стесняла избранников. Девушка спешила, вымогала, понукала. А сие довольно мало способствует мужскому преуспеянию — как раз напротив.