Критская Телица

— Я не Эврибат! — воинственно отозвался мальчик, размахивая коротким бронзовым клинком, который торжественно подарил ему Рефий за явленное к воинским упражнениям усердие. — Я свирепый пират Расенна!

— Что-о?

— Я великий и грозный пират Расенна! Сдавайся, жалкая финикийская трусиха!

— Сдаюсь на милость победителя, — тотчас отозвалась придворная. — Дозвольте, ваша неустрашимость, препроводить неуловимое и грозное судно в гавань, где ожидают царица-матушка и учитель Менкаура.

— Опрокидывай мачту, пойдешь на веслах! — распорядился новоиспеченный разбойник.

Шествуя по коридорам Кидонского дворца впереди Эврибата, Сильвия предавалась довольно странным раздумьям.

«Как странно, все-таки! Это смазливое чучело стало походить на ребенка именно тогда, когда в сущности, выскочило из настоящего детства... О Киприда[56], велика и непостижима сила твоя! Безмозглый, апатичный осел обретает живость и воображение, вкушая твои дары...»

Сильвия чуть заметно улыбнулась.

«Поглядим, что еще будет вскорости...»

— А чем занимаются пираты, Эврибат?

Мальчик засмеялся.

— Неужели не знаешь?

— Нет. Мы сидим взаперти, морскими делами не интересуемся, как же мне знать? Расскажи.

— Плавают повсюду! Нападают на корабли. Режут глотки экипажу, захватывают добычу, сокровища. Потом зарывают на пустынных островках несметные клады.

— Очень любопытно... От кого ты набрался эдаких ужасов?

— Капитан Эсимид рассказывал.

— Понятно. А чем еще промышляют несравненные сыны воли и ветров?

Эврибат пожал плечами:

— Ну... случается, подходят к берегу, проворно высаживаются, грабят все по пути, пленных забирают.

— А на что им пленные, Бата?

Мальчишка откровенно расхохотался.

— Это ведь у нас, на Крите, нет рабства! А в других странах есть! Вот пираты и отвозят людей на заморские рынки, продают купцам. И получают взамен кучу золота...

Настоящий Расенна, вероятно, за голову схватился бы, сколь неосмысленно ведет юный самозванец свою ладью прямо в поджидающую у ближайшего мыса засаду.

— А кто дороже стоит, — наивно осведомилась красавица Сильвия, — мужчина или женщина?

Эврибат немного смешался. В тонкостях торговых он не понимал ни гарпии.

— Должно быть... женщины.

— Почему?

Подросток хихикнул.

— Почему? — капризно повторила Сильвия, метнув на Эврибата лукавый, обжигающий взгляд.

— Потому, — снова хихикнул наследник престола.

И Сильвия опять стрельнула глазами.

* * *

— Госпожа! — торжественно, с подчеркнутой важностью возвестила достойная дама, пропуская мальчика в комнату, служившую для ежеутренних занятий. — Эврибат превратился в великого и неустрашимого пирата!

Менкаура и бровью не повел.

Арсиноя улыбнулась:

— Великолепно. Пускай возьмет после трапезы десятивесельную ладью и отправляется злодействовать. Но только в виду побережья, не далее!

Эврибат запрыгал от радости.

— А вечером, насколько понимаю, — прибавила Сильвия, — готовится устрашающий набег на Кидонский дворец! Полный и беспощадный разгром, грабеж, захват рабов и прелестных пленниц!

Менкаура заскучал и начал поигрывать расщепленной тростинкой для письма.

— Хорошо, — ответила Арсиноя. — Только пусть гроза морей не сжигает Кидонию дотла. Приглядишь за этим.

Предложение совершить налет привело подростка в неописуемый восторг. Он даже не задумался над тем, что сам ничего подобного не говорил. Сделав два-три быстрых выпада в стороны, мальчик вернул меч в кожаные ножны и провозгласил:

— Финикийскому судну дарую свободу. А египетские корабельщики пускай немедленно сознаются, куда спрятали сокровища!

— Прекрасно, — сказал Менкаура. — Тогда побеседуем о Лабиринте Аменемхета.

* * *

Мастерская Эпея помещалась в основной, открытой всеобщему доступу части гинекея. Первые двадцать лет умелец проработал на мужской половине. Однако лавагет, увидавший, что аттическому умельцу открыли доступ в помещения, о которых он, Идоменей, без хорошего плевка и вспоминать-то не мог, велел греку собирать пожитки и переселяться «поближе к основным заказчикам».

— Всегда считал вас паскудным народом, — прибавил царь, презрительно уставясь в точку меж бровями собеседника, — простая и чрезвычайно действенная уловка, так называемый «кошачий взгляд», хорошо известная любому лицедею.

— Каковы есть, господин, — хладнокровно отвечал 1рек.

— Самому-то не зазорно прислуживать... шлюхам?

— Нет, государь. Я ведь не шлюхам прислуживаю, а на царицу работаю.

Идоменей гневно оскалился, но мастер смотрел простодушно и открыто.

— Убирайся!

— Повинуюсь, господин.

«Копрофаг[57], — подумал Эпей, неторопливо шагая по коридору, дабы попросить у Рефия десяток воинов и перенести пожитки на новое место. — Ишь, распетушился, остолоп! Рога отрастил такие, что гору насквозь можно прободать, а туда же... Сучий сын!»

Эпей был совершенно прав.