Критская Телица

Арсиноя ошалело уставилась на воинственного отпрыска, воздевавшего маленький бронзовый меч и начинавшего непроизвольно возводить в боевое положение куда более внушительный — пропорционально — уд. Эврибат уже успел вихрем промчаться через гинекей, перепугать все и вся, попавшееся на дороге и не успевшее вовремя убраться с пути; вогнать в полнейшее смятение Гермиону, Сабину, Елену, и даже неустрашимую Неэру.

Наставал черед окончательному и беспощадному разгрому. «Свирепый пират Расенна» разлютовался не на шутку.

Снисхождения Кидонскому дворцу ждать не приходилось.

Поток и разграбление, огнь и клинок были плачевной участью побежденных!

Но игра нежданно и непредугаданно повернулась боком.

Эврибат остолбенел.

Примерно то же самое следовало бы сказать и о самой царице. Если о ней вообще возможно было вести серьезную речь, ибо в наиболее неподходящую, невозможнейшую минуту, когда Арсиною уже начинало сотрясать первыми приступами накатывавшего наслаждения — именно в этот, позорный и срамной с посторонней и предубежденной точки зрения, миг — в дверном проеме возник последний человек, которого она желала бы сейчас видеть.

— Бата, — лишь и смогла сказать повелительница кидонов, — выйди вон...

— Сини, — только и произнес в ответ наследник престола — Какая ты красивая!..

У Эврибата имелся полный резон изречь подобное утверждение.

Прелести, нежданно представшие ничего подобного не чаявшему юнцу, превосходили великолепием — и поистине бесподобным бесстыдством, с коим себя обнаруживали, — все виданное Эврибатом доселе.

Сделав два нерешительных шага вперед, царевич возвратил сверкающий, любовно отполированный меч в ножны, поморгал удивленными глазами и уселся на краю ложа.

— Какая ты красивая, — повторил он, точно зачарованный, созерцая разнежившуюся, отнюдь не успевшую придти в себя Арсиною, которая от неожиданности и смущения даже не сделала первой, самоочевидной вещи: не сомкнула ног и не догадалась хотя бы прикрыться руками.

Воспоследовало неловкое безмолвие.

— Так вы тоже это делаете? — хрипловатым голосом осведомился Эврибат.

— Что — это? — еле слышно ответила Арсиноя.

Подросток хихикнул:

— Ну... Это... Сама понимаешь...

— Да... Да. Да! — окрысилась на сына изрядно порозовевшая от смущения и разгневавшаяся царица. — Неужели не убедился? А теперь уходи...

Громкое, отчетливое жужжание раздалось в опочивальне. Огромный, золотисто-черный шмель влетел в не забранный полотном оконный проем и принялся неторопливо витать по комнате, обследуя углы, взмывая к потолку, проносясь над самым полом. Мохнатое насекомое вело себя с какой-то чисто хозяйской, уверенной дерзостью.

Впрочем, ни малейшей опасности шмель не чаял.

И был почти прав...

Пронзительный визг Арсинои заставил Эврибата буквально подскочить.

Царица, не в пример большинству женщин, весьма спокойно взиравшая на крыс, мышей, и лягушек, испытывала почти неодолимый ужас перед осами, пчелами, шмелями и, в особенности, зловещими, тигрово-полосатыми шершнями. Да и пауков отнюдь не жаловала.

— Бата! — закричала Арсиноя, прядая в угол широкой постели, сжимаясь в комок и расширяя зрачки, — сделай что-нибудь! Убей! Выгони!

Взывать к отважному пирату дважды было незачем.

Эврибат спрыгнул с ложа, опять выдернул меч и погнался за непрошеным гостем, пытаясь ударить клинком плашмя.

Шмель возмущенно загудел и начал метаться куда проворнее, чем на первых порах. Он почуял неладное, принялся выписывать в воздухе неуловимо быстрые коленца, петли, повороты. Несколько раз маленькое разволновавшееся страшилище пролетело в опасной близости от перепуганной государыни, заставляя Арсиною испускать вопли отнюдь не царственного свойства.

— Гони! — взвыла повелительница, заслоняясь подушкой.

Теперь это было куда легче попросить, нежели исполнить. Размахивать бронзовым лезвием прямо над головой белокожей прелестницы Эврибат не решался даже в пылу погони. Колотить же шмеля чем-либо иным наследнику просто не приходило на ум.

— Кыш, мерзость! — закричала не помнившая себя Арсиноя.

Августейшее повеление, разумеется, осталось для насекомого совершенно и всецело невразумительным, но то ли слух у шмелей достаточно тонок (понятия не имею; проводите необходимые разыскания самостоятельно); то ли крылатому визитеру захотелось опять выбраться на вольный воздух из прохладного чертога, где обитали столь нелюбезные и нерадушные хозяева; то ли мохнач почел за благо не рисковал, своей маленькой шмелиной жизнью перед лицом явно превосходящего силой противника — но гудение внезапно стихло и растаяло за окном.

Шмель исчез.

Со вздохом невыразимого облегчения Арсиноя опрокинулась на тончайшее виссонное покрывало, закрыла глаза и замерла не шевелясь.

Небольшая горячая ладонь покрыла ее левую грудь, осторожно ухватила и стиснула нежный сосок.

— Бата, не надо, не смей, — протянула царица, не размыкая век. — Этого нельзя делать...